Традиционная схема производство — потребление — обмен прекрасно приспособлена к описанию капиталистической экономики, из нее естественно выводится классовая структура общества, вместе с необходимостью уничтожения классов. Однако время идет — и приходят иные экономические реалии. Насколько они вписываются в традиционную картину? Не пора ли задуматься о более подходящих категориях?

Из общих соображений — время для коренных преобразований в сфере экономических идей еще не настало. Капитализм живет и развивается, один кризис следует за другим — все в рамках классической теории. Вот если бы удалось разделаться с рынком и хоть как-то подступиться к строительству бесклассового общества — тогда можно было бы задаваться вопросами. А до того — любые новшества следует трактовать как вариации на ту же тему.

Есть и другие, столь же общие соображения. Новое всегда зарождается в недрах старого, и наши предположения о будущем проистекают не только (и не столько) из формально-логических изысканий (хотя логика тоже, разумеется, рождается не на пустом месте), а еще и следуют подсказкам природы — в данном случае общественно-экономической. И можно оценивать происходящее не только по его положению в современной культуре, но и с точки зрения будущей реальности. Разумеется, с поправкой на собственную ограниченность.

Выбирать свое и подыскивать подходящий повод — занятие интимно личное. В каждой мелочи есть нечто вселенское, и всякий выбор будет по-своему оправдан и где-то необходим. Для определенности, попробуем сконцентрироваться на общеизвестном экономическом факте роста удельного веса сферы услуг по сравнению со сферой материального производства. В развитых капиталистических странах услуги уже сейчас поглощают больше половины трудовых ресурсов — а в перспективе, в эпоху всеобщей компьютеризации и роботизации, производство вещей обещает окончательно отойти на второй план. Но пока мы остаемся в рамках рынка, сфера услуг развивается в рыночных формах — и возникает естественный вопрос: а не отразится ли переход к экономике услуг на классовой структуре общества? На этой почве произрастают буржуазные надежды на постепенное сглаживание классовых противоречий и устранение грубостей классовой борьбы — а будущее видится миром классовой гармонии и всеобщего благоденствия. Дескать, сидит кто-то на шее — ну и пусть сидит; зато кто-то другой, наоборот, окажет тебе услугу... Все друг другу услужливо помогают, а если вдруг оказывается, что одни преимущественно пользуются, а других сплошь используют, — это историческая случайность, и кто знает, как лягут карты в следующий раз?

Материалиста подобные конъюнктурные игры, конечно же, не устраивают. Если рождается новый экономический уклад — должны быть веские причины. Чем, собственно, отличается сфера услуг от всех остальных? Быть может ее необыкновенность нам только мерещится? А на самом деле никакой новой экономики за этим не стоит, и разговаривать не о чем.

Придется плясать от печки, вспомнить об отличии разумной жизни от неразумной, и жизни вообще — от неживого. Эти уровни самодвижения мира можно различить по характеру связи одних вещей с другими. Связь отлична от связываемых ею вещей, это вещь другого сорта — нечто идеальное. Однако само по себе идеальное существовать не может, и любая связь воплощается в некоторой материальной вещи, выступающей в роли посредника. Одна и та же связь, в принципе, может быть реализована по-разному и не сводится ни к одному из опосредований — но в каждой конкретной ситуации всегда представлена одним из них. В неживой материи это происходит случайным образом, не связано с собственной природой посредника. Напротив, живое существо по самой сути своей "предназначено" для того, чтобы служить посредником, преобразовывать одни вещи в другие; оно материализует некоторый процесс обмена веществ (метаболизм). Но биологическое опосредование диктуется природной необходимостью, и его остановка есть смерть. На уровне сознательной деятельности, с одной стороны, опосредование остается первым определением разумного существа — субъекта, а с другой — оно становится универсальным, так что в человеческой деятельности любые стороны мира могут быть связаны с любыми другими, и человек (поскольку он разумен) свободен в выборе того, что с чем связать.

Отсюда много всего следует. Например, капитализм, по сравнению с рабовладельческой или феодальной формациями, есть шаг в направлении большей разумности — поскольку он освобождает человека от родовой или цеховой зависимости, и дети (теоретически) не обязаны наследовать образ жизни своих родителей. С другой стороны, такое формальное освобождение не всегда сопровождается фактической возможностью — и капитализм объективно сводит человека к биологическим отправлениям, что (намеренно или нет) получает идеологическое выражение в буржуазной науке и философии.

В процессе своей деятельности человек (как субъект) преобразует ее объект в общественно данный продукт — элемент культуры. В сфере материальной культуры продукт есть прежде всего вещь, и культура в целом опирается на всю совокупность произведенных человеком вещей. На уровне духовной культуры воспроизводится субъект деятельности, и продуктом духовной деятельности (рефлексии) становится сам человек, его потребности и способности, его внутренний мир. Есть и еще один уровень, на котором устанавливаются отношения людей по поводу вещей и отношения вещей как выражение связи идей; в философии это называется практикой.

Поскольку универсальное опосредование лежит в основе культуры, неуклонный переход от простых актов ко все более опосредованным — явление повсеместное и объективно необходимое. Для человека совершенно естественно препоручать какие-то куски своей работы другим, превращая тем самым личное дело в общественное. Я не могу в данный момент чем-то заняться — но есть те, кто может, и они сделают это за меня, а мне останется воспользоваться результатами их труда. Однако услугой такое "делегирование" труда становится не всегда, а лишь при определенных общественных условиях. Каких? Как легко догадаться, для этого требуется формирование сферы товарного обмена, всеобщность рыночных отношений.

Чтобы это увидеть, вернемся к "триаде" производство — потребление — обмен и посмотрим на нее пристальнее, используя в качестве инструмента экономико-философские рассуждения К. Маркса. Оказывается, что в одну схему эти три категории собирает только капитализм, а вообще говоря, никакая это не триада, и следует аккуратнее разобраться в исторических недоразумениях.

Действительно, начинается-то все с человеческих (то есть общественно обусловленных) потребностей — и общественное производство призвано эти потребности удовлетворять. Останавливаться на деталях формирования таких (уже не животных) потребностей и первых форм трудовой кооперации мы пока не будем — это особая тема. Здесь важно, что потребление и производство — две стороны одного и того же, одно не может без другого, — зато способы их соединения (приведения к единству) бывают разными и меняются в ходе общественного развития.

В первобытном обществе обмен продуктами труда далеко не сразу стал обычным явлением. Там господствовали иные механизмы распределения, во многом унаследованные от животных. Когда человек получил возможность самостоятельно распоряжаться плодами своего труда — это ознаменовало гигантский скачок вперед, переход к новой исторической эпохе, зарождение собственно цивилизации — то есть общественно-экономической системы, при которой связь производства и потребления опосредована сферой обмена (из чего далее логически вытекает неизбежность классового расслоения).

Вот мы и вернулись к теме опосредования. Если я просто так дал что-то тебе и взял что-то у тебя — это еще не обмен. Надо еще, чтобы мы оба расценивали этот акт определенным образом, шли на него намеренно, в здравом уме и трезвой памяти. А это означает, что у каждого из нас уже есть сама идея обмена, и какие-то вещи с самого начала для этого предназначены. Возможно такое лишь при условии, что и другие члены общества воспринимают наши взаимоотношения под тем же углом, что обмен стал общественной нормой — возможно, наряду с другими способами экономического взаимодействия. Следовательно, существует культурная сфера, в рамках которой обмен возможен и допустим, общественно санкционирован. Это отношение людей по поводу продуктов их труда существует объективно, оно не зависит от них — и ведет себя как особый (коллективный) субъект-посредник, деятельность которого состоит в том, чтобы продукт одного человека превратить в предмет потребления другого. Согласно основному определению сознательной деятельности, субъектом такое общественное опосредование становится в силу своей универсальности, приложимости к самым разным объектам и субъектам, вступающим в отношения обмена одним и тем же способом.

Складывается сфера обмена еще в рамках первобытнообщинного строя, а на его закате приобретает весьма развитые формы, от спорадических индивидуальных трансакций — до регулярных межплеменных контактов. В качестве примера можно упомянуть известные в этнографии первобытные отношения родства, со сложными схемами перехода членов одной общины в другие; какую роль механизмы воспроизводства популяций сыграли в формировании сферы обмена — еще предстоит понять.

Собственно цивилизация возникает тогда, когда обмен становится товарным — то есть, уже на стадии производства (начиная с первых подготовительных этапов) его продукт предназначен для обмена — производится не как предмет потребления, а как товар. Разумеется, поначалу лишь небольшая часть продукта становится товаром, и уровень самодостаточности остается весьма подвижным. Но по мере роста производительности труда, в условиях складывающихся классовых структур, все большая доля продукта превращается в товар, и возврата к натуральному хозяйству больше нет.

В любом случае, производство и потребление не всегда были связаны через обмен — и эта форма их связи не вечна. Ей на смену придут другие, и это будет означать крах цивилизации, переход к принципиально иному типу общественно-экономического устройства. Современному человеку трудно такое вообразить. Но, к примеру, предположим, что вместо сферы обмена продукта труда поступают в некую общественную "копилку", из которой каждый вправе взять то, что его заинтересует. В этом случае продукт, с одной стороны, производится уже не для личного (или узкогруппового) потребления — а с другой стороны, производится он все-таки именно как полезная вещь, а не товарная масса. Этот своеобразный синтез первобытности и цивилизации может стать прототипом экономики будущего, в которой посредником между производством и потреблением становится самый универсальный из всех субъектов — общество в целом.

Например, уже сейчас подобный механизм распределения действует в области информационных технологий: новый продукт становится сразу доступен миллионам пользователей — совершенно бесплатно. Для расходуемых ресурсов сюда, конечно же, добавляется технология производства под заказ — чтобы избежать перепроизводства (хотя, конечно, развитие технологий утилизации может эту проблему совсем снять).

Но не будем гадать на кофейной гуще, а вернемся-таки к сфере услуг. В каждом акте труда воспроизводится не только вещь — но и вся совокупность общественных отношений по поводу этой вещи. Именно это мы имеем в виду, когда говорим, что продукт деятельности — единство объекта и субъекта. С другой стороны, культура в целом — единство материальной и духовной культуры. Универсальность на этом уровне означает, что воспроизводство субъекта может стать такой же сознательной целью, как и производство предметов потребления или орудий труда (в каком-то смысле, субъект есть и то, и другое). А следовательно, субъект может быть включен в сферу обмена (в том числе товарного) как и любой другой продукт. Более того, поскольку каждый продукт есть некоторая иерархия материального и духовного, на вершину этой иерархии может выходить то одно, то другое — и на разных ее уровнях возникают свои отношения обмена. Вот там, где рыночная экономика на первый план выдвигает производство субъекта как товара, мы и говорим об услугах.

Очевидно, не всякое духовное производство принадлежит сфере услуг: даже при капитализме основу расширенного воспроизводства субъекта составляет рефлексия, сознательное развитие собственной субъективности. Например, аналитический уровень рефлексии представлен такими культурными явлениями как искусство, наука и философия. Разумеется, рынок пытается и рефлексию подмять под себя; так появляются особые, институированные формы рефлексии, которые мало чем отличаются от прочей индустрии. Однако подлинная духовность всегда сумеет выйти за рамки рынка, творчески перерабатывая самые жесткие нормы.

Услуга — именно товарное производство субъекта, когда человек (или отдельные его качества) становится вещью среди других вещей, и один субъект обменивается на другого точно так же, как вещи переходят из рук в руки. Взаимодействие субъектов в духовной сфере называется общением; взаимодействие в сфере товарного обмена — услугой. Фактически это означает, что субъект оказывается в состоянии отчуждать часть себя, превращая ее в товар. Такой отчужденный субъект отличается от других объектов лишь в одном отношении: он способен создавать нечто новое, что потом можно продать. Такая отчужденная (объективированная) субъективность называется рабочей силой.

Мы уже видели, как общество опосредует превращение продукта в предмет потребления — так возникает сфера обмена. Точно так же, для того, чтобы стала возможной "подстановка" одного субъекта на место другого, требуется коллективный субъект-посредник. Это и есть то, что мы называем сферой услуг. Таким образом, сфера услуг — это как бы рынок второго порядка, и прежде всего — рынок рабочей силы. Будет это рабочий на конвейере, частник-сантехник или нотариус — никакой разницы; каждый из них продает прежде всего свою рабочую силу — включая ту ее часть, которая обеспечивает поддержание необходимой инфраструктуры. Разумеется, при этом могут возникать и какие-то отношения собственно товарного обмена.

Так все становится на свои места. Ничего принципиально нового за ростом доли услуг при капитализме не стоит — это лишь другая сторона универсальности товарного обмена, которую, собственно, и утверждает капитализм — именно в этом его отличие от предшествующих общественно-экономических формаций. Преобладание удельного веса услуг над материальным производством — иллюзия, которую умело поддерживают буржуазные идеологи. Про статистику как самую гнусную разновидность лжи — все знают. Несложно придумать способ подсчета, при котором прав будет тот, кто платит. А в основе — всегда преобразование материального мира, сколько бы уровней опосредования мы над этим не надстраивали. Генеральный директор автозавода может за свою жизнь не закрутить ни одной гайки — но он такой же винтик производства, как и прочие управленцы, как инженерные кадры и простые рабочие.

Понятно, что сфера услуг легко превращается в обычный бизнес, ибо, как всякая деятельность, она требует определенной инфраструктуры, а эту инфраструктуру можно купить. Особый характер рабочей силы как товара состоит в том, что она не имеет никакой ценности сама по себе, и рынок услуг всегда надстраивается над сферой товарного обмена, выступающей здесь в роли материальной основы (хотя сама сфера обмена — лишь надстройка над производственной сферой). Соответственно, контролируя средства производства, капиталист диктует правила игры и на рынке услуг. В частности, бизнес можно продать — вместе с привязанной к нему рабочей силой. Наемное рабство — тоже рабство. Мало кто решится бросить работу при смене хозяина. Разве что если условия труда станут совсем невыносимыми.

Однако стремление к универсальности не только утверждает капитализм — оно же роет ему могилу. Когда любые стороны субъекта могут превращаться в товар, производство развивается в направлении универсальных технологий, реализующих практически любую деятельность при помощи набора стандартных операций. Но эта унификация производства делает средства производства доступными широчайшим массам, подрывая саму возможность эксплуатации человека человеком. Экономический контроль смещается все глубже, на уровень наиболее фундаментальных инфраструктурных решений — но в конечном итоге не остается ничего, кроме политики, — глиняный колосс. Вот тогда самое время ткнуть его пальцем — и пусть рассыплется в прах.