Быт

В контексте воспроизводства разума, быт представляет его бытие: нельзя двигать и развивать то, чего нет, — чего вообще не существует. Поэтому устройство быта — вопрос архиважный при любом способе производства, а особенно там, где преодолены классовые различия и надо поддерживать материальные условия приобщения каждого ко всем без исключения областям и уровням культуры. Классовое общество (цивилизация) воспроизводит прежде всего само себя, включая полный букет уродств как на производстве, так и в общественной жизни и строении личности. Быт здесь предстает иерархией классов и общественных групп, а внутри каждой их них складывается особый быт, однобокий и ограниченный. Правящие классы в этом отношении ничем не лучше угнетенных: капиталисту так же приходится соответствовать навязанной рынком схеме, как и рабочему-поденщику; одни обязаны подчеркивать достаток, другие — оставаться в тисках нищеты и бесправия. Такой, разорванный на клочки быт оказывается не богатством возможностей, а комком проблем.

Тем не менее, цивилизация — шаг вперед по отношению к первобытно-общинному строю, а внутри цивилизации есть свои уровни и эпохи. Шаг за шагом, разум отвоевывает себе место в душах людей, готовит их к бесклассовому будущему. Утверждение и сохранение капитализма нам важно именно с этой стороны — как поддержание исторической тенденции, как непременное условие и предпосылка отмирания классов.

Пока человека сводят к биологическому индивиду, быт ограничен потребностями органического плана: достаточное и полноценное питание, жилье и одежда, здравоохранение, физическое движение и физиологический комфорт... Поскольку особи обладают довольно развитой психикой, в число биологических потребностей входит также выработка и поддержание полезных навыков, видовое поведение при общении с себе подобными, — наряду с избеганием неприятностей и поиском приятного.

Нужно все это? Безусловно. Но далеко не достаточно.

Во-первых, человек (даже понимаемый как биологическое тело) участвует в движении культуры в целом, в материальном или духовном производстве. Следовательно, его быт включает и формы этого участия, которые воспроизводятся изо дня в день — и вне которых человек себя не мыслит. В рыночной экономике, такое самосознание извращено и предстает необходимостью зарабатывать на жизнь. В бесклассовом обществе — труд есть здоровая потребность здорового организма, который уже не сам по себе, а как одна из компонент целого (наряду с неорганическими элементами), и часть коллективного субъекта.

Во-вторых, человек воспроизводит собственную духовность — строение личности. А значит, у него есть высшие, собственно человеческие потребности, и главные из них — потребность в творчестве и потребность в любви. Воспроизводство такого, духовного быта требует солидной материальной базы, далеко выходящей за рамки поддержания метаболизма. В классовом обществе она доступна далеко не всем; господствующая идеология представляет тягу к возвышенному индивидуальной предрасположенностью и снимает с господствующего класса ответственность за обустройство подобающих бытовых условий, делая это личным делом каждого. Что при этом духовность чаще оказывается достоянием богатых — объяснимо, якобы, исключительно тонкостью их природы, в противоположность грубому и неразвитому работяге.

Разумный подход к простому воспроизводству разума начинает не с органики, а ближайших производственных задач, под которые нам и нужно подготовить всесторонне развитого субъекта. Мы знаем, из чего и какими средствами производится общественный продукт, — и можем оценить количество и качество органических тел, которые необходимы для приведения экономики в движение. Воспроизводство населения при этом — один из пунктов общего плана; каким образом регулировать рождаемость и темпы социализации в условиях конкретной культуры — подлежит разумному обсуждению.

Сохранение при капитализме "резервной армии труда" — заведомо лишних людей, обреченных на беспросветное прозябание, — это одна из сторон простого воспроизводства на уровне цивилизации. Дешевая рабочая сила — фундамент, на котором стоит капитал. Если бы общественный продукт распределялся по справедливости, обеспечение достойного уровня жизни для избыточного населения эффективно вело бы к удорожанию производства; однако при капитализме рыночная цена рабочей силы во много (иногда в сотни) раз ниже реальной стоимости. Этот узаконенный грабеж регулярно воспроизводится как одна из черт капиталистического быта.

Тайная пружина цивилизованного стимулирования рождаемости — сохранение рынков сбыта. В сущности, воспроизводство биологических тел в этом никак не отличается от воспроизводства технологий: всякий продукт предназначен для использования в определенном качестве — и необходимо вместе с этим продуктом производить и условия его потребления. Поскольку рыночная экономика развивается стихийно, или по законам животного мира, действуют своего рода законы сохранения, препятствующие всяческим усовершенствованиям ради стабильности существующего порядка. В частности, постепенное улучшение бытовых условий масс оказывается лишь побочным эффектом эволюции, выражением скрытого присутствия искры разума в неразумно устроенном мире.

Поскольку рыночное хозяйство главным образом направлено на удовлетворение потребностей господствующего класса, именно его быт становится индикатором прогресса, определяет уровень достигнутого; все остальные лишены таких возможностей; им остается либо выстраивать свой, стесненный и ограниченный быт, — либо тянуться к верхней планке из последних сил, не брезгуя ничем и превращая жизнь в сплошную имитацию, пародию, карикатуру. Закон защищает богатых; но по другую сторону закона воспроизводится (как в кривом зеркале) то же общественное неравенство, иерархия насилия и бесправия. Тем не менее даже такие, классовые жизненные ориентиры заставляют массы стремиться к чему-то человеческому, и постепенно, под давлением снизу, общественное богатство перераспределяется так, чтобы частично сгладить культурные разрывы.

Существование цивилизации тесно связано с неразвитостью производительных сил, когда равное удовлетворение потребностей всех означало бы всеобщую неудовлетворенность. На этом спекулируют апологеты капитализма, заявляя, что общественное неравенство никогда не исчезнет — ибо с ростом производства растут также и потребности, так что всегда чего-то будет не хватать. Однако в разумно устроенном обществе вовсе не требуется каждый продукт делить поровну на всех: такая уравниловка отрицает индивидуальность, уникальность личности, не дает возможности каждому выстраивать собственное неорганическое тело сообразно с потребностями его духа. Речь лишь о том, чтобы любой продукт был доступен каждому — и производился под конкретную потребность; достаточно гибкая организация производства позволяет оперативно перестраивать его при изменении структуры потребностей.

Другая сторона разумности быта — открытость и умеренность. Когда каждый член общества ясно представляет себе наличные возможности — ему и в голову не придет требовать сверх меры, ущемляя интересы всех остальных. То есть, вместо верхнего предела, общество ориентируется на некий достаточный уровень, относительно которого при разумной необходимости возможны сколь угодно широкие вариации. Поскольку же все члены общества взаимозаменяемы в структуре общественного производства, невозможны постоянные и регулярные преимущества — ничто не становится собственностью (ни частной, ни групповой, ни общественной). Заметим, что человеку будущего просто не интересно застаиваться в каком-то одном амплуа — и он охотно передаст место в любой деятельности кому-то другому, чтобы искать новых путей и творческих неожиданностей. Вот такую подвижность и должен обеспечить разумно устроенный быт.

Переход от разделения труда к его распределению устраняет распад общества в целом на отдельные группы и слои. При капитализме, когда люди превращены в чистое количество, богатый превосходит бедняка сразу во всем: он может купить то, чего другие заведомо лишены. Напротив, разумное общество не только допускает, но и культивирует индивидуальность в отношении к вещам — но это не количественное, а качественно различие: одни ближе к одному, другие к другому, — их склонности дополняют друг друга, и все вместе они могут охватить гораздо больше, нежели по одиночке; каждый причастен ко всему — но здесь не нужно ничем обмениваться, поскольку всякий продукт сразу становится общественным, всеобщим, — универсально доступным.

Объективно, для каждой деятельности требуется концентрация ресурсов, как материального, так и духовного уровня. Поэтому будут возникать "рабочие группы", которые сосредотачивают в своих руках все необходимое для запуска производства; в каких-то случаях люди способны отказаться ради этого даже необходимым (при этом на повестку дня ставят задачу реорганизации общественного производства таким образом, чтобы устранить недостаток средств). При капитализме вещи не могут никому не принадлежать — поэтому любые объединения быстро становятся формальными: коллективный субъект превращается в собственника, "юридическое лицо", жестко противопоставленное индивидуальности (также понимаемой исключительно в рыночном смысле, как "физическое лицо"). Стихийно возникают неформальные общественные движения — но они тут же вступают в противоречие с законом (на муниципальном или государственном уровне) и вынуждены передать управление формальной организации, меняя направленность, вписывая деятельность в правовые (буржуазные) рамки. Разумный субъект не нуждается во внешней регламентации — и его строение произвольно меняется, следуя потребностям деятельности. Группы возникают, перестраиваются, распадаются. Это вполне аналогично жизненному циклу всякой индивидуальности.

Быт человека в классовом обществе — иерархия принадлежности. Никто не может существовать сам по себе — каждый обязан числиться в десятках формальных структур, и только через это приобретает физическую реальность — и саму возможность существовать. К имени собственному — приходится добавлять ссылку на происхождение, или фамилию (указание на принадлежность семье). Даже тот, кто не знает родителей и живет одиночкой, — снабжается официальной биографией, и хотя бы по видимости от кого-то обязан происходить. Человек работает там-то, допущен туда-то, владелец этого, здесь прописан, тут проживает, гражданин страны и кто-то по национальности... Только так его почти всегда и воспринимают. Исключение — редкие проблески настоящей, человеческой любви (которая противна самой природе цивилизации и вынуждена прятаться, стыдиться себя).

По общему правилу — правящий класс не так стеснен формальными приличиями (любые законы писаны только для рабов). В отличие от простых людей, богач запросто может поменять место пребывания, прикупить еще одну национальность, и даже откупиться от семьи. Фактически, развитый капитализм оставляет господам лишь одно — классовую принадлежность. Малейшая измена этой "привилегии" — карается по всей строгости. Точно так же, по общему правилу, низы отвоевывают себе крохи барских дозволенностей — и выстраивается иерархия быта, кому сколько досталось. Но это означает, что где-то на самых нижних уровнях иерархии пробуждается классовое сознание — и теперь борьба идет уже не за передел собственности, а за отказ от всякой собственности вообще.

Жесткая организация классового общества воспроизводит, на новом уровне, основные черты биологического метаболизма — и в этом отношении бытовые ограничения уподобляют людей животным. Как у животных, замкнутость рода (сословной и классовой принадлежности) неизбежно приводит к вырождению: общественный инцест портит кровь так же, как и биологический. Разумеется, какие-то запасы видовой изменчивости пока остаются — но надолго ли их хватит?

Противостоянию основных классов отвечают две основные формы организации быта: семья и служба. Иначе: жизнь "для себя" — и работа на капиталиста. В каких-то случаях работодателем выступает сам человек — но как "индивидуальный предприниматель" он не равен самому себе как индивидуальности; внешние противоречия становятся внутренними. Поскольку семья — это все же не совсем для себя, подключаются другие амплуа. Однако использование их для бегства от основных двух делает избавление заведомо ущербным, частичным, — требующим все новых отдушин. У детей в качестве работы — место учебы, с той же классовой ненавистью к экспроприаторам свободы и россыпью альтернативных группировок. Конечно, вариантов несчастья немеряно — но даже гармоничные семьи не без проблем, а работа по призванию омрачена жестокой необходимостью торговать собой.

Противостояние семьи работе воспроизводится внутри семьи конфликтом домашнего труда и личного времени (часто перерастающим в конфликт поколений, или в супружеские ссоры). Аналогично, на производстве личный интерес противостоит производственному, и это вечный источник трений между начальством и подчиненными.

Тем не менее, пока не сложились предпосылки перехода на более высокий уровень организации общественного производства (включая воспроизводство материи субъекта), формальный посредник между единичным человеком и обществом в целом объективно необходим. Поскольку же право представлять общество в целом узурпировал правящий класс, различные формы коллективного субъекта равно противоположны общественной верхушке, и господа прилагают немало усилий для подчеркивания различий между разными группами и натравливания их друг на друга: пока холопы бьют друг друга, барин спит спокойно...

Передача бытовых вопросов в ведение семьи и разного рода организаций эффективно выводит капитал из правового поля, ставит его над законом, делает высшим арбитром; в мистифицированной форме это господствующее положение выражают категориями "абсолютная идея", "априорный принцип", "бог" и т. д. С другой стороны, отождествление быта (например) с семьей выводит семью за рамки общественной жизни, противопоставляет всему человеческому, культуре в целом; тем самым борьба за улучшение условий повседневной жизни формально оторвана от борьбы за уничтожение классового неравенства — истинного истока невзгод трудящихся масс. Это вполне аналогично тому, как реального производителя вытесняют с рынков и вынуждают прибегать к (хорошо оплачиваемым) услугам разного рода посредников.

Прогресс, конечно же, не остановить. Зачатки будущих трудовых отношений возникают в недрах капитализма — хотя бы и в извращенной форме, вроде экономической взаимопомощи, политических акций, местного самоуправления, обществ по интересам, кооперации или добровольчества. Новые технологии позволяют в значительной мере заменить традиционных посредников на их роботизированные (виртуальные) имитации, видимость прямого взаимодействия общества с каждым его членом; разумеется, это иллюзия — но она в конечном итоге внедряет в сознание несовместимые с классовой культурой идеи. С другой стороны, если не предъявить массам образ врага — они могут посягнуть на устои; поэтому совсем избавиться от формальных коллективов капитализм не может; одной из ценнейших находок еще долго будет оставаться институт семьи.

В этом вопросе даже борцы за свержение гнета капитала не могут избавиться от вековых предрассудков и навязанных буржуазной пропагандой мнений. Вместо устранения семейственности как таковой, семью стараются всеми силами сохранить — укрепить и очистить, избавить от хозяйственных проблем и сделать важнейшей ячейкой строительства личности. Но зачем разумному человеку идея "дома", если ему везде дом? Зачем нужна особая форма устроения быта, когда каждому доступны все стороны общественного бытия? Наконец, как можно дать каждому возможность оставаться наедине с собой, если ограничить его уникальность формальным тождеством членов семьи? Нет, общество будущего сможет объединить всех без искусственных посредников, дать каждому чувство осмысленности бытия и всеобщей необходимости. Разумеется, переход от семьи к общественной жизни — не освобождение от быта, а его коренное преобразование, снятие культурных барьеров, приобщение к коллективному быту человечества в целом. И тогда вопросы воспроизводства человека — совокупности органических и неорганических тел и соответствующих общественных отношений — приобретают особую окраску, направленность к большей универсальности.

Говоря о быте как простом воспроизводстве, мы должны отчетливо сознавать, что в мире не бывает точного повторения: что-то всегда меняется, и сохранить какие-то стороны общественного бытия возможно лишь условно, не принимая в расчет сдвигов, несущественных на данный момент в данном отношении (но отнюдь не менее важных). Однако полностью исключать такие стороны жизни из идеи быта никак нельзя, поскольку они неизменно присутствуют в массовом сознании как скрытая тенденция, которую невозможно выразить — но легко заметить и почувствовать. Простое воспроизводство касается не только текущего состояния мира — но и состояния его движения. И только вместе эти две стороны достаточно полно характеризуют наш быт. Точно так же, физическая (механическая) система характеризуется не только расположением тел, но также их импульсами (количеством движения); при стационарном движении и то, и другое изменчиво — но воспроизводится в целом, как объективно данное единство.

Что-то уходит из быта, заменяется другим. Условия производства меняются не только в ходе сознательной деятельности, но и в силу природных процессов, почти (или пока) независимых от воли человека. Например, истощение месторождений требует поиска и внедрения альтернативных технологий, позволяющих производить аналоги прежних продуктов — практически такие же в бытовом плане. Разумное хозяйство сохраняет достигнутый уровень быта, заменяет одно другим, не допуская ухудшения качества жизни. Напротив, капитализм не компенсирует естественные потери — а перераспределяет доходы так, чтобы оставлять неизменным уровень жизни верхов, а низы призывают затягивать пояса и на всем экономить. К этому сводится спонсируемая сверху "борьба за экологию", лоббирование интересов определенных групп капиталистов всякого рода "зелеными" партиями. Казалось бы: если не хватает энергии, или пресной воды, — найдите способ добыть столько, сколько требуется, не ущемляя ничьих интересов! Но вместо этого нас зовут обратно в пещеры, вопреки разумным требованиям повседневности, и даже правилам элементарной гигиены. Вместо удешевления и упрощения доступа к благам цивилизации — ценовые рогатки и жесткое лимиты.

Парадоксальным образом, технологическая революция конца XX века не привела к существенному изменению в быту. Да, вещи вокруг нас уже не те, что пару десятилетий назад; современная молодежь уже не знает, что такое телеграмма или таксофон, стационарные телефоны становятся анахронизмом, книги и газеты уступают место экранам компьютеров. Во многом изменилась и промышленность: рабочие все чаще становятся операторами и диспетчерами — и растет новая общественная прослойка, синтез рабочего и инженера; разумеется, работать руками все равно кому-то приходится — но "классический" рабочий уходит на периферию общественной жизни (равно как и "классический" капиталист). Но что по сути? Противостояние семьи и работы осталось все тем же — даже если работать можно из дома, удаленно, через интернет. По-прежнему за всякой мелочью надо идти магазин — неважно, реальный или виртуальный. Личные интересы все так же противостоят общественным — а труд противоположен отдыху (сколь угодно активному). По-прежнему приходиться расплачиваться здоровьем, чтобы поддерживать свое органическое тело — и поднимать молодое поколение. Более того, удорожание быта и техническая возможность совмещения домашних дел с рабочими ведут к перекосу быта в сторону производства, в ущерб отдыху и саморазвитию. Больше плоти — меньше духовности. Стремление отключиться — а не переключиться. И тут пышным цветом новая наркота: интернет-игры, блоги, социальные сети... Тупо смотреть в экран и щелкать кнопками (или тыкать пальцем). Даже читать уже не обязательно: есть электронные голоса. На этом фоне легко протащить легализацию любых наркотиков (конечно же, в самых благородных целях). Новые лики старого капиталистического быта.

Радикальный переворот в быту невозможен без изменения способа производства, без уничтожения основ классовой экономики. Конечно, кого-то и так устраивает — и не хотят они ничего менять, или боятся... Но мы здесь о воспроизводстве разума — и перемены обсуждаем разумные, а не абы куда.

Здесь есть две взаимно отраженные стороны.

При капитализме быт — частное дело. Но разумному обществу небезразлично, чем заняты его члены. Разумный быт не сам по себе складывается, как итог технологического и общественного развития, — повседневная жизнь становится таким же продуктом, как и все остальное, его формы возникают преднамеренно и планомерно. Разумно устроенное общество поддерживает все, что способствует расширению доступности достижений культуры, — и решительно избавляется от рудиментов прошлого. То есть, при ориентации на средний уровень — мы стараемся неуклонно сдвигать это среднее вверх; однако вытеснение старого быта не означает слепого уничтожения корней: мы оставляем это как нашу историю, можем иногда сделать ролевой игрой — чтобы сберечь те искорки духовности, которые нам достались в наследство от прошлых эпох (поскольку никакой дух не существует без подходящей именно ему материи). Другая сторона — рост культурного разнообразия. А значит, быт становится предельно индивидуализированным, не стандартным, не допускающим жесткого регулирования. Если в классовом обществе производство ориентировано на количественные показатели — разум предпочитает сохранять бесконечность качеств, и каждый продукт по-своему уникален. В том числе и субъект деятельности как продукт. Если цивилизация идет от количества к новому качеству — будущее интересуется количеством только в смысле расширения круга качеств.

Другими словами, если в культуре возникает интересное многим, — общество перестраивает производство так, чтобы в этом не было недостатка. Разумеется, мгновенно обновление не произойдет, и будут переходные процессы, — но не как историческая случайность, а заранее понятным и необходимым образом, и все это видят и предвидят.

Ориентированный на качество быт, конечно же, требует особого механизма свертывания рутинных действий, вывода их за рамки планового регулирования: общество устроено так, что это получается "само собой", — и только в случае существенных природных сдвигов придется вывести свернутые операции на уровень общественного сознания. Быт надо всячески упрощать, освобождая человека для творчества, для расширенного воспроизводства. В отличие от цивилизованного человека, люди будущего будут думать не о том, как выжить, — а о том, как сделать жизнь полнее, интереснее. Сейчас такое ограниченным образом доступно некоторым представителям господствующего класса. Однако они зачастую просто не в состоянии воспользоваться этой возможностью, поскольку класс в целом не заинтересован в развитии культуры сверх установленных способом производства пределов.

Поскольку воспроизводство индивидуальности становится главной заботой общества, нет никакого различия в культурном статусе разных занятий. Человек может делать что угодно — или (по видимости) не делать вообще ничего, — все это одинаково ценно для общества; обратно, каждый сознает свою ответственность перед обществом — и ему ни при каких обстоятельствах не захочется поступить неразумно. Здесь нет противопоставления работы и отдыха — есть разные виды труда, творческого преобразования природы (включая собственную природу). Точно так же, снимается различие производства и потребления — это лишь стороны одного и того же, — но не противоположные, а взаимно дополнительные. Противопоставлять одно другому — все равно что говорить о противоположности органов тела; целое нуждается во всех вместе, а не в каждом по отдельности.

До сих пор воспроизводство человека сводилось к чистой биологии: производство органических тел, питание, гигиена, здоровье... Кроме того, приходится так организовать быт, чтобы эти тела могли выполнять положенные культурные функции и не мешали обществу сугубо физиологическими отправлениями. Сами по себе организмы ни в чем таком не нуждаются — они лишь приспосабливают свое поведение к внешним условиям. Стоит ослабить контроль — начинаются проблемы, как личного, так и производственного порядка. Содержать органику в тонусе — дело весьма хлопотное. Рост удельного веса неорганического тела человека, замена органики какой-то машинерией, — по видимости устраняет зависимость от ограничений метаболизма: машины — дело наших рук, и мы умеем ими эффективно управлять... Однако вещи, поскольку предполагается их целесообразное употребление, тоже надо содержать в порядке, проверять функционал, соблюдать чистоту и наводить красоту. Техника, производственные помещения, средства коммуникации и прочая инфраструктура — требуют постоянного ухода, обслуживания, ремонта. Оказывается, что они отнюдь не долговечнее органических тел — которые умеют компенсировать органические недостатки, и справляться с большинством неприятностей по законам их физиологии. Искусственное быстро портится — оставляя живописные руины... И возникает проблема утилизации неорганических тел, которую придется решать людям — ибо в природе ничего подходящего не предусмотрено. Пожалуй, единственная возможность — поручить управление неорганикой самой неорганике — превратить мертвое в живое. Это иная форма жизни, искусственная — но все-таки жизнь. Отсюда один шаг к переосмыслению традиционной привязки субъекта к биологическим телам, с учетом не только естественно возникшего, но и произведенного человеческим трудом. Это станет революционным прорывом в истории человечества, позволит реально разнообразить телесные формы, выбирая подходящие комбинации для каждой производственной задачи. Проблема сознательного рождения и смерти приобретает в этом контексте особое звучание.

Легко догадаться, что искусственная жизнь в конечном итоге совершенно вытеснит традиционные формы в структуре субъекта, и человеческий быт обогатится непредставимыми нам оттенками. Обратная сторона такого развития — исчезновение границы между искусственным и естественным разумом. И то, и другое — продукт сознательной деятельности, на единой материальной базе, — поэтому история человеческого духа автоматически становится историей иных разумных существ, и никакого противоречия в принципе быть не может. Разум един — и важно осознать это уже сейчас.