Про свободу говорят много. Про тело — еще больше. Но когда одно соединяется с другим, почему-то все сводится к телесной свободе, если не сказать: распущенности. Вероятно, через эти извращения лежит путь человечества от унылой биологии к яркой духовности, свободной от любых границ. В предположении что будущее у человечества таки есть.

Через полтора столетия после Карла Маркса мысль об общественном характере человеческой субъективности начала интенсивно проникать в думающие массы, и только очень отсталые (или политически ангажированные) ученые по-прежнему ищут разум в генах, в условных рефлексах, или в потусторонних влияниях. Крамольная в 1980-х мысль о том, что ни один биологический вид не может быть предшественником человека (поскольку суть человека как раз и состоит в универсальности, выходе за границы видовой определенности) скоро станет общим местом, и будут удивляться: как можно понимать иначе? Но есть и другая сторона марксовой идеи, на которую публика пока не очень обращает внимание. Утверждая общественную природу духа, мы обязаны предоставить этому духу столь же общественную плоть — иначе опять скатимся в мистику, обожествление чего-то бестелесного. Элементарная логика, казалось бы; но откровенное признание открытого Марксом "неорганического тела" человека влечет за собой столь серьезные политические выводы, что состояться ему в ближайшие годы вряд ли позволят. Разумеется, факты давят — и приходится протаскивать нечто вроде через задний проход… Но сугубо для себя делать принципиальные выводы кое-кому пора бы начать.

Переход к новой парадигме труден еще и в силу вековой привычки: тысячи лет мы видим, как люди идентифицируют себя с куском мяса, и уничтожение этой звериной оболочки считается (согласно действующему законодательству) убийством (или "естественной" смертью). Но, ведь, точно так же мы тысячи лет полагали, что светила вертятся вокруг Земли (единственной и неповторимой), — а сейчас не только в Солнечной системе принят совсем иной порядок, но и при других звездах обнаруживаются тучи планет. Так почему бы, вслед за отказом от остатков антропоцентризма, не предположить, что наш разум обитает вовсе не в отдельно взятой органике, а, как минимум, в совокупности организмов, вращающихся вокруг "единого центра"? Разумеется, в такую картину легко включить и существенно вовлеченные в общественный процесс неорганические составляющие — продукты человеческой деятельности.

Конечно, просто так от чего-то отказываться было бы неразумно. Хорошо бы выяснить, почему человеческое тело представляется обителью духа. Первое, простейшее объяснение — влияние культурной среды. Действительно, если с раннего младенчества все вокруг, общаясь со мной, обращаются первым делом к некоему сгустку органики, у меня выработается та же привычка, и я буду предъявлять конкретное биологическое тело другим в качестве своего полномочного представителя. Когда у народа появится возможность с малолетства выглядеть в глазах публики контентом какой-нибудь распределенной базы данных — человек и себя будет отождествлять не с мясопродуктом, а со всем тем, что обеспечивает поддержание целостности этого виртуального существа. Уже сегодня для некоторых лишение доступа в Интернет равносильно жестокой казни. Теряя вещи, мы теряем часть себя.

История знает немало примеров, когда коллективное творчество со временем приобретает индивидуализированный характер — и приписывается фиктивной личности, якобы обитавшей в какой-то стране в какую-то эпоху. Поэмы Гомера всемирно известны; Козьма Прутков или Панини знамениты в сравнительно узком кругу. Учитывая, что начальство испокон веков приписывает себе заслуги подчиненных ("такой-то царь построил город и воздвиг храм"), в том числе и в духовной сфере ("дал людям закон"), наблюдать подобную маскировку культурно определенного прихотями психики можно практически на каждом шагу. Иногда ролевая игра приобретает совершенно катастрофические масштабы: например, религиозные люди склонны принимать за чистую монету детальные биографии богов и святых; отделить литературу от жизни они уже не в состоянии.

Есть и обратный процесс, когда авторство растворяется в массовом употреблении, когда имена либо совсем утрачены, либо превращены в нарицательные. Когда французы едят блины на Chandeleur, они вряд ли вспоминают папу Гелазия I; современные любители архитектуры Apple не знают практически ничего про канадского фермера Джона. Сама возможность такого отделения имен от тел указывает на принципиально небиологический способ существования разумных существ.

Склонность считать вещи частью себя закладывается в человека воспитанием точно так же, как и привязанность к биологическому телу. Например, утверждая, будто он сделал что-то сам, человек уже не представляет себе, сколько миллионов людей непосредственно участвовали в обеспечении самой возможности приступить к работе; поскольку же каждый их этих людей также опирается на труд миллионов, любой поступок, по сути дела, становится совокупным действием всего человечества, событием мировой истории.

В этом контексте направление развития личностной идентификации вполне очевидно: все большее отделение сознания от конкретного воплощения, возможность перевоплощения при необходимости. Разумное существо получит возможность приобрести опыт пребывания в разных телах — и даже без привязки к одному телу, в ансамбле взаимодействующих тел (которые все вместе будут телом более высокого уровня). Разум — целостность другого порядка, он представлен иерархией вещей; как развернуть эту иерархию в иерархическую структуру — историческая случайность.

Важный частный случай — функциональное объединение одного мозга с другим, включение в этот организм разного рода компьютерных (сетевых) компонент. Понятно, что такой коллективный мозг уже не обязан привязываться к физиологическим ограничениям отдельного человеческого тела (пространственная организация, способы манипулирования вещами) — он может использовать какие угодно искусственные орудия. Когда современные инженеры пытаются максимально приблизить динамику роботов к динамике живых организмов, это не более чем учебно-тренировочные упражнения, накопление опыта, подготовка к творчеству. Точно так же, намеренное подражание роботам в какой-то мере направлено на будущий симбиоз, на "притирку" разных миров перед их объединением в одно.

Стоит ли говорить, что подобной расширение "материальной части" связано с совершенно новым пониманием свободы? Оказывается, что разумное существо вообще невозможно упрятать в клетку: оно всегда найдет способ переселиться в иную связь вещей, обойти любые препятствия. Игры нынешних "активистов" — это просто смешно. Раздувание "полового вопроса" — глупое занятие по отношению к "неорганическому телу" человека, которое может вообще быть не связано с физиологией размножения. Наконец, признание реальности коллективного субъекта по-новому ставит вопрос о взаимоотношениях личности и общества, так что каждый, определенным образом развертывая иерархию индивидуальности, сможет одновременно присутствовать на разных уровнях общественной иерархии, чувствовать себя не только частью целого — но и самим этим целым.