Материалистически понятый принцип единства мира берет как мир в целом, так и любую из его сторон в трех взаимно дополнительных аспектах, на трех уровнях: прежде всего, это нечто само по себе, единственное и неповторимое, внутренне самодостаточное; потом в этой единичности проступают какие-то детали, и она предстает целым миром внутренних различений и внешних связей; наконец, все эти различия складываются в нечто целостное, в единство, способность изменяться, оставаясь собой. Такое "тройственное" строение принципа единства мира лишь воспроизводит (и в какой-то мере "имитирует") строение мира самого по себе и его самовоспроизводство в повторяющихся на разных уровнях циклах рефлексии. Таково же и строение человеческой деятельности, включая и художественное освоение мира, и его познание. Разумеется, нельзя представлять себе такое "триединство" как простую последовательность: развертываться иерархия может очень разными способами — но все они внутренне связаны, это представления одного и того же. В частности, названия философских категорий у разных авторов (особенно в разных языках) могут значительно различаться — это не меняет сути дела. Так, мы видим мир и как нечто уникальное, и как универсум всех его особенных проявлений, и как целостность, единство всех частностей; с легкой руки Гегеля в философии стала популярна логическая триада: вещь в себе, вещь для себя, вещь в себе и для себя. Никому не возбраняется для каких-то целей изобрести иные способы говорить о разных аспектах единства. В конце концов, вовсе не обязательно строить схемы из трех категорий — и было бы неразумно натягивать триады на все подряд. Иногда бывает нужно упереться и стоять на своем, не допуская никаких альтернатив. В других случаях приходится делать выбор, вставать на чью-то сторону. Философия не набор формул — это источник принципов, которые каждый развивает по-своему и под себя. Разные способы утверждения единства — неотъемлемая часть единства.

Целостность отличается от цельности тем, что в целостности сняты (следовательно, предполагаются) многочисленные различения и определенности, которых в цельности просто-напросто нет: цельность нерасчленима и неопределенна. Это даже не однородность — поскольку, говоря об однородности, мы имеем в виду одинаковость различимых частей. В математике похожая идея представлена понятиями точки, нуля (= бесконечность), единицы, тождества — и эти первичные понятия принципиально неопределимы, неформальны; от их интерпретации зависит строение математической теории. Таковы и первичные понятия любой другой научной теории, и основные элементы образной системы всякого художника, и главные жизненные ориентиры.

Чтобы прийти к целостности, нужно сначала нарушить цельность, превратить ее в целость (или целокупность), то есть противопоставить целому — его части (и, следовательно, другие целые). Таким образом, целостность есть единство цельности и целости, их взаимопревращение. Такой динамичный, живой характер целостности проявляет ее то как одно, то как другое, показывает с разных сторон. Кому показывает? Для каждой единичной целостности — прежде всего другим единичным целостностям, среде. Мир в целом являет себя чисто рефлективно, самому себе. Это значит, что в явлении — мир становится целым, включающим различные части, различные стороны одного. Мир как то, что является, — это одна сторона явления; мир как то, чему является, — другая сторона. И только как единое этих двух сторон, как их целое — мир становится явлением, целостью. Противоположность целости, цельность, представляет мир (а также любую единичную вещь) как сущность. "Внутри" сущности нельзя выделить ничего определенного, здесь существенно только то, что она есть. Любые попытки отыскать в сущности какие-либо качества, либо иные определенности, — приводят к ее распаду на более "простые" сущности, которые, в свою очередь, могут распадаться дальше — и так без конца. Что такое — определять сущность? Это значит, столкнуть ее с другими сущностями, каким-то способом воздействовать на нее и наблюдать реакцию. А значит, ставить ее в определенные внешние условия, взять ее в каком-то определенном отношении; в этом отношении сущность как-то проявляет себя —порождает явление. В другом контексте та же сущность проявит себя иначе. В итоге мы приходим, с одной стороны, к пониманию сущности как единства всех ее проявлений, а с другой, к идее явления как одного из обращений иерархии сущности. Оказывается, что сущность и явление неотделимы друг от друга, это разные стороны одной целостности, действительности. В действительности, в иерархичности, соединены все возможные обращения иерархии, вместе с условиями их появления. С этой точки зрения целостность мира есть его действительность: взаимосвязь, взаимопереход и взаимопревращение сущности и явления как особых типов цельности и целости.

Разумеется, в своей действительности единое может развиться в противоположность целого и частей очень и очень по-разному. Все философские категории, универсалии, представляют собой лишь разные способы такого разделения, определения. Так, мы говорим, что мир есть единство материи и рефлексии, — мы тем самым определяем его как субстанцию. Как единство сущности и явления — мир определен как действительность. Особые определения появляются у мира как единства природы — и духа, вещи — и ее бытия, движения и развития... Любые такие категоризации внутренне взаимосвязаны, поскольку они стороны одного и того же. Тем самым, возникает еще один уровень целости: различные определенности одного и того же мира — и их единство, их целое.

Подобным же образом можно (и нужно) подходить ко всякой вещи, единичной целостности, — и через такие частные представления вещь включается в деятельность (в том числе рефлективную: образное осмысление, мышление и т. д.). Однако, в отличие от мира в целом, единичности не могут быть непосредственно рефлексивны, относиться лишь к себе. У единичных вещей, у частей мира, всегда есть внешнее — окружающая среда. А значит, есть и внутреннее, и граница между ними. Вещь ограничена, и потому ее цельность — условна, случайна, неустойчива. Вещь не может быть совсем лишена определенности, поскольку ее материальность, принадлежность миру в целом — это уже некая определенность. Лишь постижение необходимости этой вещи, ее всеобщности, возвращает нас к миру в целом, представителем которого вещь является; при таком рассмотрении ограниченность и конечность вещи отступают на задний план — и она может быть цельной. Такое необходимое существование определяет вещь и как целостность; здесь цельность и целостность совпадают: цельность понята как единичность целостности, целостность — как всеобщее цельности.

Логически, цельность — это нечто глубоко отрицательное, по отношению к чему любая определенность возможна лишь с приставкой "не-", или "бес-": неограниченное, бесконечное, неопределенное, нерасчлененное, бессмысленное... Наоборот, целость — всеобщая положительность, соединение разнообразнейших определенностей: ограниченность как внутреннее, внешнее и граница; определенность как качество, количество и мера... Логическая сторона целостности — единство положительного и отрицательного, их взаимоотражение и взаимопереход.

Единство мира, его целостность нельзя смешивать ни с его единственностью (цельностью) — ни с его многообразием (целостью). Для целостности нужно оба полюса. И потому — нет философии там, где мир воспринимается слитно, целиком, без деталей, — равно как и там, где его строят из отдельных элементов, частей. Искусство создает сколь угодно обобщенный образ мира; наука строит предельно общие модели Вселенной... Но стоит в искусстве или в науке заявить претензии на единство, на универсальность, — и теряется художественность, бледнеет научность — а философия так и не складывается.

Как же все-таки достичь единства мировоззрения, сделать его целостным? Конечно же не в рамках какой-либо частной деятельности, и тем более в отвлеченности рефлексии. Для единой идеи мира — требуется действительное единство, цельность и целость, самого познающего и деятельного субъекта. Человек лишь постольку обладает идеей единства мира, поскольку он гармонично сочетает в себе самые различные стороны, способности, интересы... Любой перекос — например, уступка интересам своего класса, — и уже нет целостности, единства. Совершенство мира может постичь только совершенный человек.

— Но в мире не бывает совершенства, — скажет иной философ. — И человек несовершенен; и получается, что постигать ему, в общем-то, нечего...

Конечно, если замечать в мире лишь хаос единичных вещей, складывающихся лишь в столь же единичные целости, — совершенства нет. Но это лишь один уровень (этап) постижения мира — абстрактно аналитический. А в действительности, в реальности, любая вещь есть также и всеобщее, поскольку она представляет мир в целом, — вершина иерархии. Пустая материальность, равно как и "чистая" идеальность —обрывки общей картины, свидетельство неспособности (или нежелания) охватить взглядом все.

Противоположная крайность — считать человека (каждого или всех вместе) столь же совершенным, как и мир в целом, только совершенством. Да, человек — как и любая единичность, — содержит в себе весь мир, он неисчерпаем, как Вселенная. Но чем-то человек все же отличается от мира? Единичность и всеобщность — стороны одного целого; но это различные его уровни. Конечно, если абстрактно заявить, что все едино, — делать, вроде бы, ничего уже и не надо... Только действительность сама напоминает о несовершенстве мира, который есть не вообще — а сейчас; о несовершенстве человека — не вообще, а вот этого, знакомого. И лишь очень несовершенный (или совершенно неразвитый) человек способен закрыть на глаза на правду жизни, жить в полном душевном спокойствии, в духовной пустоте.

Современный человек — пока лишь возможность гармонии. Но надо не успокаивать себя дешевыми истинами, что идеал, как и любая абстракция, недостижим, — а на каждом историческом этапе, шаг за шагом, перестраивать мир и общество на более разумных началах, преодолевая разобщенность, отчужденность, болезненную единичность, которой человечество страдает теперь. Пока — приходится бороться с животной необходимостью и случайностью природы; постепенно и природа, и дух — станут не просто стихиями, а продуктом человеческого труда. Культурный человек может существовать только в освоенном, окультуренном мире, в заранее приготовленной среде. Следовательно, возможность постижения единства мира — совпадает с масштабами его освоения. Познание — лишь другая сторона преобразования мира; по сути дела, человек знает лишь то, что сделал сам. Но в том и назначение человека, его место его в мире — создавать (и тем самым постигать) всеобщее единство, целостность.

А что же философствование? Выходит, оно совсем не приближает нас к осознанию мирового единства? И да, и нет. Дело в том, что философия не сводится к философствованию: настоящий философ должен не только мыслить — но и жить в соответствии со своими мыслями, обнаруживая тем самым их всеобщее содержание. Нельзя стать и оставаться философом, лишь вещая с кафедры, поучая чернь, как ей правильно (с точки зрения господствующего класса) существовать, жить и действовать. Настоящий философ прежде всего примеряет свою философию к самому себе. Точнее, он ищет ее в своем жизненном опыте, выращивает из него всеобщие принципы — и преобразует свою деятельность, приводит ее в соответствие с общественно-историческим идеалом, отсеивая случайное, не соответствующее его индивидуальной позиции в общем потоке развития человека и Вселенной. В частности, философ не имеет права устраняться от борьбы классов, от современных ему социальных процессов. Вовсе не обязательно идти на костер или на баррикады: иногда деятельное участие скрыто от поверхностного взгляда; однако философ не имеет права оставить нерешенным вопрос о смысле своей жизни — хотя бы только в своем самосознании, наедине с собой.