Это, конечно, дерзость и безрассудство. Вынести в заголовок два столь многосмысленных слова — верх самоуверенности. Нет двух людей, которые согласились бы во взглядах на человека, а философия вообще у каждого своя... Так о чем речь? Возможно ли охватить все разнообразие точек зрения, привести их к единству? Не распадется ли тогда философия на множество несопоставимых частностей? — это означало бы конец философии как таковой, ее подчинение произволу мнений.

По видимости — так и происходит. Пока мы обсуждаем общие вопросы мироустройства, находятся точки соприкосновения, основа для совместной работы — хотя бы и в форме борьбы идей. Но как только речь заходит о человеке — философы перестают общаться и впадают в дурно пахнущую стилистику надписей в общественных местах. Вместо попыток посмотреть на себя со стороны — твердолобые агитки, догмы и лозунги. Конечно, прикрываясь высокопарными названиями.

Например, можно объявить человека высшей ценностью, мерой всех вещей, главной темой и адресатом всякого философствования — все это прекрасно уживается с оправданием классового неравенства, пропагандой превосходства одних наций над другими, разжиганием религиозных войн, практикой геноцида, — с духовным растлением широких масс и отрицанием собственно человечности, разумности человеческого бытия. Можно назвать это философской антропологией, социологией, феноменологией, биополитикой или анархизмом; можно объявить универсальной идеологией, мировой религией. По сути такое философствование мало чем отличается от гадания на кофейной гуще или классификации мифических инопланетян. Апелляция к человеку становится спекуляцией на человеке — подобно тому как спекулируют на детях бессовестные пропагандисты всех мастей: например, говоря о жертвах войн и катастроф не преминут указать количество детей — как будто взрослых убивать можно и нужно! — точно так же, пытаясь выбить что-либо для себя, взрослые суют в глаза и камеры малолетних несмышленышей, не понимающих, что их бессовестным образом эксплуатируют дражайшие родственники.

Но как только заходит о спекуляции — напрашивается мысль: подобное отношение к человеку и к философии не собственное их определение, а характеристика определенного общественного строя, основанного на товарно-денежных махинациях, при котором соблюсти собственную выгоду за счет незадачливого большинства — первое правило и доблесть. А на самом деле — и человеческое от природного отличить можно, и философия на всех одна. Когда мы перестанем торговаться и начнем общаться по делу, само это дело выправит нам мозги и покажет, насколько мы достойны называться людьми.

Вот и еще один поворот темы: осознание человеческого связано с отказом от нечеловеческого, с отрицанием природности в себе и других, стремлением стать по-настоящему разумным существом. Защитники прав абстрактного человека поднимут вой по поводу якобы ущемления свободной личности... Это обман. Дикость — худшая несвобода, а личность возможна лишь там, где человек умеет собственную дикость преодолеть. Признание формального равенства ведет к расслоению общества на стаи и стада. Лучший способ натравить одних на других — провозгласить, что и те, и другие имеют одни и те же права. Тем самым человек низводится до единичности индивида, родового существа. Подлинно человеческое равноправие противопоставляет не человека человеку, а человеческое в каждом — неразумности каждого. И тогда каждый может ощутить причастность к миру целиком, а не только к положенной по разнарядке порции накопленных человечеством благ.

То, что человеческое общество интересуется прежде всего своими потребностями и возможностями, — совершенно логично и исторически неизбежно. Всякое отношение человека к миру неизбежно становится отношением к себе. Однако важно при этом не потерять этот самый мир, не ограничиться самосозерцанием, переходящим в самообожествление. Пока мы часть мира — мы способны занять в нем подобающее место; стоит поставить себя вне мира — противопоставить ему, — и мы не сможем разглядеть самих себя. Точно так же, всякая рефлексия когда-нибудь впадает в философию — но это не повод объявить философию истоком всех идей. На целостное видение человека претендуют многие. Например, деятели искусства (и все, кто делает на них бизнес) не прочь потешить себя иллюзиями об исключительной роли художественного самопостижения, якобы собирающего разрозненные данные из прочих источников в целостную, художественно завершенную картину. То же самое говорят о себе психологи, социологи, педагоги или рекламные агенты. Иногда эти поползновения не выходят за рамки разумности и отражают действительную всеобщность каждой деятельности; плохо, когда такие частные (односторонние) взгляды пытаются выдать за единственно возможную философию, подменить одно другим.

Но взаимоотношения философии и человека не ограничиваются только лишь философским отражением нашей субъективности — тогда бы мы не говорили о взаимности. Не только философия отражает человека — но и человек отражает философию. И начинает к ней как-то относиться, и общаться с ней, и пристраивать к делу. Именно об этом пойдет речь в последующих главах. Философию человека мы успеем обсудить потом, когда станет яснее, что же, собственно, мы собираемся обсуждать. Для первого знакомства важнее посмотреть на философию по-человечески. То есть, вписать ее в круг повседневной деятельности, почувствовать ее необходимость в этом мире — и выяснить, что на сегодняшний день возможно. Найти что-то интересное для себя — или решить, что пока важнее заняться другим. Познакомиться — а дальше пусть каждый идет своим путем.