Выражаясь афористически, философия — это учение о единстве мира. В частности, о единстве человека и природы, о месте человека в мире. Именно благодаря принадлежности единому целому, будучи его неотъемлемой (а значит, и необходимой) частью, человек может быть выше пустой субъективности в своих поступках — деятельность его приобретает черты всеобщности. Для самого человека его собственная всеобщность и необходимость представляется как власть над природой, независимость от жизненных обстоятельств... Человек чувствует, что он свободен, — и это чувство выражается этико-философской категорией свободы воли. Понятно, что лишь при совпадении личных устремлений с объективной необходимостью, лишь опираясь на объективную значимость своих дел, может человек почувствовать себя свободным. В этом случае даже внешнее непризнание его деятельности со стороны современников, даже преследования и угроза самой его жизни, — не могут убить чувства внутренней уверенности, заставить переменить образ действий и мыслей, свернуть с избранного пути. Однако бывает и по-другому: принятый человеком способ действия, или сложившиеся формы его жизни, или его убеждения, — уже не отвечают объективной необходимости, представляя собой лишь эхо былой целесообразности, след чего-то нужного в прошлом, но потерявшего всеобщую значимость сейчас. И тогда "движения души" человека показывают отсутствие уверенности в себе, чувство разочарования и внутренней пустоты. Отсюда философия обреченности, отрицающая всякую возможность света и добра. Если же у человека еще мерцает в душе искра надежды, все доброе и светлое он может приписать какому-то потустороннему существу, которое могло бы, если пожелает, уделить частицу вечности и простым смертным.

Обязательно ли выражать философскую основу своей жизни и деятельности в форме философских трактатов — или, вообще, в форме рассуждения, повествования, беседы? Вовсе нет. Философия может сливаться с обыденной жизнью, проявляясь в отдельных поступках и в общей направленности личности, в отношениях ее с другими. Чаще всего философия лишь дает основу для повседневного поведения или профессиональной деятельности человека, определяет его вкусы и логику его действий — причем так, что сам человек об этом и не догадывается. Лишь в критических обстоятельствах, в трудные минуты, на поворотах судьбы, человеку приходится обращать внимание на философскую основу своего бытия, осмысливать прожитую жизнь и явно формулировать принципы, позиции, идеи. И тут оказывается, что к подобной работе мышление человека совсем не готово; в растерянности хватается оно за первую попавшуюся философскую доктрину, пытаясь приспособить чужую идею для своих нужд. Но философия не терпит никакой формальности, разрозненности, разнородности. Целостность — ее основа и закон. Поэтому невозможно заимствовать убеждения со стороны — человек должен выработать их сам, для себя, — вырастить их в себе. Если же человек не умеет этого делать (или, как это обычно бывает, ему не позволяют уметь) — остается лишь принять на веру, подчиниться чужому авторитету — то есть в какой-то мере перестать быть собой.

Однако само по себе слияние философии с жизнью вполне нормально и необходимо. Было бы странно, если бы мы пытались философствовать на каждом шагу — вместо того, чтобы просто делать свое дело. Но уметь при случае грамотно философствовать — нужное и полезное умение. А значит, следует по возможности приобщаться и к философской культуре. Конечно, не всякое общество может дать людям эту культуру. В обществе, где часть людей присваивает себе бóльшую долю общественного богатства — они обязательно стремятся присвоить себе также и право оценивать собственные действия, заставить других подчиниться подобной хищнической практике, воспринимать ее как нечто естественное, необходимое, ниспосланное свыше, единственно возможное. Любая мысль объявляется преступной, если это не мысль господствующих классов. И пока общество расколото на классы, пока широчайшие массы пробиваются к высшим достижениям духовной культуры через тысячи искусственных препятствий, — до тех пор человечество не может стать собственно человеческим обществом, и ему еще только предстоит начать собственно человеческую историю...

Тем не менее, если человек все-таки философствует, — о чем он размышляет прежде всего? Разумеется, о том, что делает сам в своей обыденной жизни, в своем труде; о том, что его окружает, и как устроен доступный его восприятию кусочек мира. Невозможно беспредметное мышление. Даже рассуждения на отвлеченные темы всегда имеют за собой вполне "земную" основу — хотя бы это и принимало форму стремления убежать от действительности... Конечно же, прежде всего философствование затрагивает главную для данного человека в данное время деятельность, которую он вроде бы хорошо знает — но хочет осмыслить с другой стороны. Как правило, он даже не считает подобные размышления философией — разве только в "обиходном" понимании... Первый шаг здесь — простая оценка ситуации: "хорошо" или "плохо", "красиво" или "некрасиво", "правильно" или "неправильно". А потом приходит вечный философский вопрос: почему?

Философия начинается с критики, и самокритики, сомнения. Но отнюдь не всякое сомнение оказывается "философским", а только такое, которое направлено на изменение порядка вещей, на преобразование мира и себя в нем. Без "практической" жилки любое размышление вырождается в бесформенное словоблудие, пустой треп, в демагогию... Значит ли это, что всякий, кто желает заняться философией, непременно должен идти на баррикады? Вовсе нет. Разумеется, когда речь идет о профессиональной деятельности человека, его размышления так или иначе выражаются в строении этой деятельности — хотя и здесь от идеи до ее воплощения может пройти немало времени, а то и вся жизнь. Далеко не каждому посчастливится самому участвовать в реализации своих идей. Более того, выход за пределы собственных возможностей, опережение своего времени, заглядывание в будущее — неотъемлемая черта всякого философского мышления. И потому любая идея обречена на неприятие, на трудный путь к признанию. Просто иногда эта борьба скрыта от глаз — например, протекает внутри отдельного человека, и субъективно выглядит как "творческие муки". В классовом обществе жизнь открыто вступает в противоречие с творчеством, с мыслью, с мыслящим человеком. Житейские беды, нищета, бесправие, лишения и нужда, невозможность плодотворного труда из-за узурпации средств производства горсткой толстосумов — наконец, презрение и насмешки окружающих, непонимание близких, откровенное вредительство конкурентов... Что остается делать? Покориться, перестать мыслить — и страдать? Да, многие не выдерживают, скатываются к скотскому состоянию: тупо вкалывают на ненавистной работе, ищут бессмысленно острых ощущений, уходят в пьянство, наркотики, разврат, религию... Но так устроен мир: если что-то должно быть сделано — найдутся и те, кто это сделает, несмотря ни на что. Дело здесь не в каких-то особенностях личности, не в героизме, фанатизме, одержимости и упрямстве — просто человек не может иначе, таково его место в мире, в иерархии форм существования материи. Человек трудится не для награды, не за кусок хлеба, не ради славы или из-за болезненного самолюбия. Человек трудится, исполняя свое предназначение во Вселенной; и пусть он кажется совершенно незначительным слабым и ничтожным в сравнении с вечностью — деятельность его все равно имеет космическое значение, жизнь его наполнена глубочайшим смыслом. Так учит философия.

"Как же!" — возопят сторонники вульгарного материализма. — "На каждом шагу примеры работы ради денег, ради своего желудка и простейших животных потребностей! Да и что еще нужно? Разве все достижения цивилизации не направлены на удовлетворение все тех же базовых потребностей в пище, в тепле, покое и безопасности, в продолжении рода? Выходит, что человек все-таки живет ради чисто материального удовлетворения — и нет никакого смысла в его жизни, кроме нее самой!"

Что ж, это во многом так. Человек еще не вышел из животного состояния, он лишь становится человеком. Миллионам людей так и не удается подняться выше уровня рабочей скотины, все существование которой сводится к работе за гроши ради того, чтобы обеспечить человеческие условия жизни тем, кто отнял у них всякую возможность стать человеком, жить по-человечески. Рабы зачастую и не чувствуют себя рабами, они довольны тем, что им перепадает, — но все время боятся потерять тот маленький мирок, который им удалось выкроить для себя, — и, конечно, им не до большого, бесконечного мира. Однако искра человечности есть и в этих полуживотных душах — недаром так много сил затрачивают господствующие классы на то, чтобы отвлечь, обмануть погасить свет человечности в своих рабах. Тем самым они убивают человека и в себе.

Но ни личные предпочтения, ни классовые интересы не способны остановить объективно необходимое движение — они лишь влияют на его ход, придают ему определенные формы. Найдутся "изменники" в среде эксплуататоров, готовые поделиться плодами просвещения со всеми людьми. И прорываются лучи философской мысли сквозь мрак рабства и нищеты. Философия возможна в любых условиях — и важно почувствовать себя мыслящим существом, и найти способ сохранить в себе это чувство на всю жизнь. Уже это — огромный шаг к становлению человека. Даже если никто не узнает твоих мыслей, если они исчезнут вместе с твоей телесной оболочкой — все равно твоя мысль не окажется без последствий, все равно она необходимо оказывает влияние на тебя самого, на людей, в которых ты отражен, на их мысли и дела — и в результате на мир в целом. Так идеи творят мир.

Конечно, гораздо сильнее мысль, обретшая объективную форму, внешнее, самостоятельное бытие. Пока все сводится к особенностям поведения, оттенкам человеческих взаимоотношений, — она слишком эфемерна, расплывчата и неопределенна, как всякое начало... Однако мышление человека неизбежно воплощается в формах вещей. Вещи "накапливают" в себе отдельные крупицы мысли, изменяются в соответствии с ней — и передают от одного единичного человека к другому, от человека — к обществу в целом, от человечества — каждому его представителю. Даже простейшие предметы обихода — хранители мудрости многих поколений. Со временем меняется быт, приходят новые вещи и устаревают в свой черед. Но в устаревших вещах остается и нечто живое — тот способ мышления, который придал им форму, запечатлел себя в них. Именно этим интересно собрание древностей, этнографическое исследование, бытописание. В каждом предмете вечна его идея — то, что определяет место этого предмета среди других вещей, в человеческой культуре. А идея не может устареть. В каждую эпоху — на первый план выходят какие-то свои грани, меняется положение мысли в сообществе других мыслей и дел. Но что-то остается навсегда.

Итак, философия человека представлена ("снята") в продуктах его труда. Но в современном обществе, когда разделение труда достигло полной универсальности, захватывая любые проявления человеческой активности, — в этом обществе появились многочисленные формы абстрактной рефлексии, то есть такого мышления, которое не связано напрямую с производством жизненных благ, отделено от него — и даже, порой ему противопоставлено. Таковы "чистое искусство", "чистая наука" и "чистая философия" — прежде всего как профессиональная деятельность группы "специалистов". Появление таких форм связано с отделением рефлексии, мышления — от единичных деятельностей, с обособлением того общего, что объективно присуще самым различным деятельностям, — и объективно соединяет людей в единое человечество, независимо от их профессий, классовой и сословной принадлежности, национальных различий, от психологии и физиологии. Это естественное следствие всеобъемлющего разделение труда: там где единичности оторваны друг от друга, связи между ними также обособляются и становятся такими же единичностями. Но конечно же, сколь угодно абстрактная рефлексия, как и любая деятельность, должна иметь вполне материальный продукт — который, впрочем, может казаться столь же абстрактным, оторванным от своих корней: искусно сделанная вещь — заменяется вещно представленным искусством; умелость, знание своего дела — превращается в делание науки; наконец, идейная насыщенность поступков — сводится к философствованию.

Плохо это или хорошо? Если что-то есть — значит, зачем-то оно необходимо и складывается независимо от наших желаний. Человеку приходится учитывать сложившееся разделение труда — и всю свою жизнь бороться с ним. Там, где начинается собственно человеческая история, — и в той мере, в какой она развивается внутри истории становления человека, — разделение труда уступает место его распределению, исчезает противоположность различных групп людей; при этом отпадет необходимость в "художниках", "ученых" или "философах". И тогда получат всеобщее распространение высшие, синтетические формы рефлексии, сочетающие профессионализм — без профессиональности, универсальную предметность, единичность — без ограниченности, всеобщность — без пустоты. В классовом обществе синтетичность существует лишь в отношении всего человечества — как часть всемирно-исторического процесса, практика. Но таково общее направление развития: то, что возникает как свойство человечества в целом (как часть, сторона, явление "человеческой природы") — со временем становится достоянием отдельных социальных групп, постоянно пропитывая каждого человека в отдельности. Единичный человек приобщается к всеобщему, осваивает его, овладевает им. Общество будущего — это не общество "трудящихся", "поэтов", "философов"... Это общество людей. Универсально, всесторонне образованных и готовых к любой деятельности, или к сколь угодно полному осмыслению ее.