Философия говорит о единстве мира. Но единство мира требует бесконечного разнообразия, необходимости развертывания иерархии каждый раз по-новому, ухода от прежних определенностей ради чего-то другого, без чего не будет целостности и полноты. Точно так же и философия не может ограничиться раз и навсегда выработанными представлениями о количестве и составе "философских" тем: философ берется за такие вопросы, которые до него казались слишком мелкими, недостойными "истинной" мудрости... Не всегда удается дать этим частностям собственно философское толкование, поскольку философ может увлечься красочными подробностями, забывая о главной теме — о мире в целом. Однако сама постановка подобных вопросов выражает общественную необходимость, злободневность. Темы приходят не случайно, не падают с потолка на отвлеченного мыслителя. Угадать направление развития культуры можно лишь врастая в нее, чтобы потом вырасти, перерасти свое время.

Почему возможно увидеть единство мира в ничтожнейшей его пылинке? Разумеется, каждая вещь представляет одну из необходимых сторон мира в целом, становится его представителем. Но этого мало. Надо, чтобы философ был соизмерим с миром, чтобы единство не только проступало во внешних вещах, но и жило внутри человека как постоянная готовность принять на себя ответственность за судьбы Вселенной. Говорят: человек мера всех вещей. Смотря в каком смысле. Пошлая интерпретация афоризма бросает нам в лицо нашу ничтожность, неспособность судить о мире иначе как из подворотни, в границах своего узкого мирка. На уровне: дурак — сам дурак. Но если не просто мерить все по себе, а поставить себе целью стать (и постоянно становиться) универсальной мерой вещей — тогда речь идет об всестороннем освоении мира, о приобщении к миру в целом: мир как материя — изначально в каждой вещи; суметь ему уподобиться, сравняться с ним, сотворить его заново — вот задача подобающего размаха для разумного существа. Если все в нас — подобно миру, мы можем сопоставлять вещи не с миром как он есть, а с мирозданием внутри нас, и с нашим проектом вселенского переустройства. Об этом — наша философия.

Но философ не только говорит — он действует. Иногда в сугубо житейском плане: работает руками, ради обеспечения материальных потребностей общества (и своих лично). Философ может заняться выработкой новых технологий — и обучением; он может попытаться усмотреть в мире особое настроение — и вдохновить остальных. Но главный, ответственнейший его поступок — философия. Сказать — или промолчать, настоять на своем — или уступить, шагнуть в огонь — или спрятаться, остаться верным идеалу — или скатиться в апологетику. Сумел сберечь единство — дал пример всему человечеству, в том числе весьма далекому от философствования. Не сумел — польза и от порыва, от несбыточной мечты. В общем, все как у всех: честно делать свое дело. И тогда философ становится выразителем тождественности человека и мира, полномочным представителем всеобщего субъекта, духа, в его отношении к природе и к тому, чем миру только предстоит стать.

Философия судит обо всем, для нее нет "низких" тем. Как в каждой вещи — мир целиком, так и в каждой философской теме — философия в полный рост. Художник должен владеть материалом, ученому надо многое знать... Мудрость не требует совершенства или многознания — но и не презирает их. Можешь прийти к мудрости через искусство или науку — пожалуйста, иди своим путем. Но всегда будут и другие пути, и никому их не унизить и не запретить.

Тем не менее, за тысячи лет в философии складываются свои традиции, копится багаж популярных тем. Часто такие ориентиры связывают с именами конкретных людей — якобы, первооткрывателей. Конечно, это лишь еще одна иллюзия. Чтобы единичный человек мог отчетливо выразить идею, эта идея уже должна к его приходу сложиться в особое культурное образование, стать общественно значимой, выйти на вершину иерархии. Великие "открытия" навязаны их авторам извне; не сделает один — сделает другой, а в истории остается имя того, кто, по стечению обстоятельств, сделал первым.

Некоторые темы в философии возникли очень давно, и мы не помним в деталях, как они родились. Со временем стало казаться, что это "вечные" вопросы, априорная основа философии, которая обязана снова и снова воспроизводиться в каждом поколении. Так сложились представления о "классических" разделах философии: этика, онтология, логика, гносеология, эстетика... Точно так же, в философской тематике выделяют особые ракурсы, общие подходы: метафизика, диалектика, софистика... Поскольку же церкви всех толков желают заручиться общественной поддержкой, они, с одной стороны, выстраивают собственную категориальную основу по образу и подобию человеческой философии (теология), а с другой — пытаются развить философию на религиозном материале (теософия).

Человеческая личность не рождается вместе с живым существом определенного вида: достаточно сложная организация биологического тела обеспечивает необходимые предпосылки для развития разума — но заставить это тело вести себя общественно значимым образом может только культура, в рамках которой личность ассоциируется с какими-то телами (не обязательно с одним-единственным). Точно так же, как телесному рождению предшествует долгий период внутриутробного развития, человек как разумное существо — продукт воспитания. Однако, в отличие от биологического рождения как единичного акта, рождение разума не может быть единовременным событием — оно растягивается на всю жизнь, а иногда и на многие поколения. Некоторые люди до разума так и не дорастают, застаиваются на уровне сознания, или, в лучшем случае, самосознания. Такие нежизнеспособные формы, как и в биологии, становятся строительным материалом для других, более развитых форм. В животном мире — это жестокий закон. Разум, наоборот, переносит разумное отношение на неразумную природу, относится к ней по-человечески. Только в неразвитом, классовом обществе, возможно разделение людей в том числе и по уровню разумности: неразумное большинство боится и презирает тех, кто оказался чуточку догадливее. Когда различия переходят на следующий уровень, общество просто отторгает оторванных от масс гениев, никому не понятных чудаков, занимающихся явной ерундой...

Классовая философия — не исключение. Чтобы надеяться на какой-то резонанс, философу приходится маскироваться под искусство или науку: следующий шаг надо обосновать и оправдать ссылками на творения прошлого. Либо продолжение, либо отрицание — но в любом случае на том же уровне, не поднимаясь до снятия противоположности. Отсюда абстрактная окостенелость философского языка, вращение в кругу все тех же древних категорий, комбинаторика идей. Во второй половине XX века появляется смутное предчувствие перемен — и философский "модернизм" (и "постмодернизм") пытается вырваться из академической колеи, привнести в философию свободу "дискурса", разнообразие тем. Но поскольку ожидаемые перемены сводились лишь к утверждению капитализма в планетарном масштабе, новая философия оказалась изначально бессодержательной: ей некуда было расти. Когда у людей нет будущего — у них нет и философии.

Разнообразие тем — не хаос, не произвол, не интеллектуальная (или интеллигентствующая) анархия. Всякая тема осмысленна только в контексте целого, в единстве со всеми остальными. Поэтому философам будущего никуда не уйти от "классической" философии, с ее "вечными" вопросами. В конце концов, эта преемственность — одно из выражений единства мира, его развертывания во времени — и снятия истории, ее представленности в любой из мгновенных форм. Дело не в том, что философские проблемы принципиально неразрешимы, а в том, что решать их каждому поколению приходится самостоятельно, исходя их собственных представлений о путях в будущее. Мудрость не передается по наследству, ей нельзя научиться. Ее приходится долго и кропотливо выращивать в себе, и эта ступенька в иерархии самосознания настолько близка к практике, что ее можно было бы назвать зародышем разума. Неразумные существа довольствуются чувствами и умом. Разум не может не быть мудрым.

Опыт прошлого упрощает задачу современного философа — если не перенимать его, а перерабатывать. Когда наследие времен — оковы для разума, дело не в этой прошлой мудрости, а в недостаточной разумности здесь и сейчас. Чем бы мы ни интересовались, мы все равно исходим из представления о мире как таковом — иначе нам просто не для чего искать единства. Как бы мы ни рисовали себе мир сам по себе, мы должны выработать собственное отношение к нему — и к себе как его необходимой и неотъемлемой части. Наконец, нам придется решить, чего, на наш субъективный взгляд, в нынешнем мире не хватает — и усовершенствовать его, привести материю в соответствие с ее идеей. Но все это — традиционные философские темы, и совершенно неважно, в каком именно аспекте мы возьмем мир, себя, и наше с этим миром предназначение. Поэтому иногда полезно вернуться к старинным категориям, вроде объекта и субъекта, природы и духа — но попытаться усмотреть в них то, чего до нас никто бы найти не смог: наше прошлое, настоящее и будущее — в их единстве.