Философский принцип единства мира утверждает, что мир только один, что он внутренне сложен, но все его части взаимосвязаны и несут на себе печать целого, так что каждая часть становится миром для чего-то еще. Такое "триединое" строение категории единства — отражение и выражение организации мира в целом. С одной стороны, философия — одно из проявлений единства мира; с другой, она требует практической работы по "увязыванию" одного с другим, "восстановлению" единства там, где оно по каким-то причинам утрачено (вытеснено на второй план). Следовательно, философствование не может остановиться на простой констатации, на голой фразе — здесь нет места постулатам, априорным законам. Единство мира осознается как практическая потребность, неотделимая от исторически сложившихся культурных форм, и люди приводят мир к единству по-разному в разные эпохи.

Принцип трех "У" (уникальность, универсальность, унитарность), или трех "Ц" (цельность, целокупность, целостность), взятый сам по себе, может показаться абстрактной игрой — однако в такой всеобщей формулировке его удобно использовать для решения огромного числа частных вопросов, весьма далеких от философии, — и это еще одна сторона единства. Философия не говорит нам, что и как следует делать. Она лишь предлагает единую платформу для эстетических, логических и этических предпочтений, которые и определяют форму деятельности, один из возможных способов переработки объекта в продукт. Любая задача сначала осознается как объективная необходимость, потом мы учимся ее решать в разных обстоятельствах, и, наконец, приходим к общему принципу решения, способности воспроизвести то же самое в иных, ранее не встречавшихся условиях.

Конечно же, большинству людей нет надобности заходить так далеко, поскольку принцип единства мира представлен во множестве "прикладных" вариантов, и почти в каждой деятельности есть особые приемы и подходы, связь которых с философскими универсалиями иной раз трудно проследить. Мы просто знаем, что для изготовления того-то и того-то требуется взять то или это, и правильно приладить одно к другому. Но это и есть, на бытовом уровне, триединая формулировка принципа единства. Другими словами, разумное отношение к вещам предполагает не только признание их существования как они есть — но и убежденность, что каждая вещь должна занимать свое место в мире, быть для чего-то нужна — не вообще, а в определенных исторических обстоятельствах, в связи с движением мира в целом. Тем более это относится к человеческому сознанию, самосознанию и разуму.

Но как только в многообразии явлений проступает единство, возникает вопрос: "А почему так? За счет чего мир един? Что объединяет в одно целое разные, совершенно непохожие друг на друга вещи?" Отвечать можно по-разному — но по большому счету, есть лишь два принципиально разных варианта. Один из них, по сути, сводится к фразе: "Потому что я так хочу", — это философский идеализм. Неважно, в каком обличье выступает здесь "я": или вот этот отдельный человек (индивид), или моя личность как восприятие меня другими людьми, или это моя социальная суть, групповые интересы... Пусть даже это "я" кого-то другого — или совокупное "я" всего человечества, или абстракция "я", выведенная под именем "абсолюта", "мирового духа", "божественной идеи", "провидения" и т. д. Для идеалиста, если он честно и последовательно отстаивает свою точку зрения, мира вообще нет — или, что то же самое, мир совпадает с "я". Такая позиция называется солипсизмом. В такой философии ни "я" не может быть частью мира, ни мир не может быть частью "я" — это нарушило бы единство мира, и вывело бы философа за рамки философии. Собственно, так обычно и происходит: идеалист мгновенно забывает о презрении к миру, как только ему, допустим, захочется поесть, или прикупить лишнюю безделушку... Однако большинство апологетов идеализма просто не знакомы с настоящими, а не выдуманными нуждой и голодом; они предпочитают не задаваться вопросом о целостности своего учения, и потому первое, от чего они отстраняются в реальности, — это философия как таковая, стремление к мудрости.

Основной вопрос философии — вопрос о единстве мира — не может иметь идеалистического решения. Идеализм всегда — отказ от решения основного вопроса, уход от ответственности, страх перед собственной способностью мыслить, обнажающей неизбежность потери уютного, обжитого мирка, потери привилегированного общественного положения в связи с изменением всей совокупности общественных отношений, уничтожающим всякие привилегии.

Другой, материалистический ответ на вопрос об истоках единства мира гласит: "Мир един, потому что он есть сам по себе". Независимо от чьих бы то ни было желаний и пристрастий. Надо просто принять это как данное — и свою жизнь строить с учетом этого обстоятельства. Мир существует — и для существования отдельных его граней вовсе не обязательно, чтобы кто-то думал о них, и познавал их. В частности, мы признаем существование других людей — и нам есть, с кем общаться, и наше философствование перестает быть бормотанием себе под нос.

Но не все так просто. Допустим, признали мы существование мира самого по себе — а дальше что? Какое мы к этому имеем отношение? Пусть мы часть мира — но чем мы отличаемся от других его частей? Если принципиально ничем — это называется вульгарный материализм, обратная сторона философского идеализма. Действительно, назовите весь мир абсолютным духом — и вот вам тот же солипсизм, где нет ничего кроме "я" и его призрачных видений.

Настоящий материализм должен кроме единственности мира признать и его разнообразие — и добиваться единства принципиально разных вещей.

В каждой вещи, в каждом событии имеется, следовательно, две стороны: всеобщая основа, принадлежность единому миру — и частичность, выделенность из этого единства в качестве особой его грани. Общность, единство с миром, называется материальностью. Таким образом, по отношению к чему-либо единичному мир выступает как его всеобщая основа, материя. В частности, мир как единичное — материален, и здесь материя и материальное совпадают. Единичные вещи требуют каждая своего "строительного материала" — но любая из этих частных материй есть лишь особое проявление материи вообще.

Но во всякой вещи есть не только ее все всеобщность, но и то, что делает ее отличной от других вещей. Единичности составляют единый мир — но каждая из них раскрывает его в каком-то своем аспекте, имеет свое особое "положение" в мире, свое отношение к другим вещам и всему миру как целостности. Такая индивидуализированность вещей называется идеальностью. В противоположность материальности, существованию вещи самой по себе, — идеальность говорит о том, что вещь выделена лишь за счет отношения к другим вещам, к своему окружению. Разумеется, вовсе не обязательно, чтобы идеальность определялась только по отношении к мыслящим существам. Вещи могут соотноситься друг с другом и без участия человеческого или иного сознания, и потому идеальность нельзя сводить только к идеям, формирующимся в обществе и у отдельных его представителей по мере освоения мира, превращения его в часть культуры. Но идеальность как особая сторона универсальности мира — всеобщая основа, на которой только и возможно возникновение сознания, и его идей. Поскольку мир только один, и ничего другого просто нет, мир в целом может как-то относиться только к самому себе. Мир как идеальное, следовательно, есть "возврат" к себе — рефлексия. Каждая вещь выделена через свое отношение к миру в целом, и через него — к самой себе. Тем самым, рефлексия оказывается столь же всеобщей, как и материя. Однако, когда рефлексия вообще, отношение мира к самому себе, представлена отношением двух единичных вещей, рефлексия превращается в представленность одной вещи в другой — в отражение. Отражение предполагает материальности как отражаемого, так и того, в чем оно отражается. Материал этих двух вещей различен; образ одной вещи в другой по-особому организует материал носителя образа — а сам по себе он не материален, и потому обязательно требует материального носителя. В частности, человеческие идеи возможны лишь как способ организации человеческого общества.

Все отражается во всем. Поскольку любые две вещи принадлежат одному и тому же миру, они так или иначе связаны друг с другом. Но, отражая другую вещь, каждая вещь отражает и свое отражение в ней — и, следовательно, отражает и самое себя. Такая единичная рефлексия лишь очень частным образом представляет универсальность рефлексии мира в целом; однако единство всех таких "случайных" отражений в конечном итоге вводит внутрь каждой вещи весь мир. Человек, разумное существо, субъект — это и есть тот способ, которым достигается единство рефлексии. С одной стороны, разум опирается на способность рефлексии, присущую всем вообще вещам; с другой, он становится такой вещью, которая связывает все со всем наиболее универсальным образом, "восстанавливает" целостность мира.

Утверждение "мир есть материя" не только материалистично по содержанию — оно еще и выглядит "материалистически". Утверждение же "мир есть рефлексия" — может показаться непоследовательностью, отходом от материализма. Рефлексия — это, вроде бы, и есть способ существования идеальности, сама идеальность. А тогда получается, что мир идеален... Однако материалист не просто утверждает, что у мира две стороны, материя и рефлексия, — он говорит кроме того, что все в мире есть материя, и все — рефлексия. Материя и рефлексия становятся тождественны, они совпадают с миром в целом. Почему? Да потому, что нет ничего нематериального, так что даже идеальность должна получить свое воплощение. С другой стороны, всякая вещь — лишь частный случай рефлексии, один из способов самоотражения мира; в этом смысле она тождественна способу выделения из целого — рефлексии. Всякая связь вещей представлена некоторой вещью, и наоборот, всякая вещь представляет какую-то связь других вещей. Разумные существа отличаются от других вещей универсальностью опосредования: они связывают любые части и стороны мира.

В силу целостности мира, его материальная и идеальная стороны мира не существуют сами по себе, они взаимообусловлены. Мир в целом, и мир как единство единичных "миров", оказывается вместе и материальным, и идеальным. А значит, материя в нем неизбежно становится рефлексией, а рефлексия становится материей — различие их относительно. Лишь в каких-то частных отношениях материя и рефлексия могут быть противопоставлены друг другу — но их всеобщая основа требует, чтобы из этой противоположности рождалось единство. Мир как единство материи и рефлексии называется субстанцией. Всякая вещь есть единство материи и рефлексии, материального и идеального; в этом ее субстанциональность — внутренняя необходимость ее бытия, движения и развития. Субстанциональность мира в целом связана с воспроизводством его как целого; единичная вещь как субстанция выступает только в ограниченных пределах — лишь поскольку она сохранят и поддерживает свое существование. Эта ограниченная самостоятельность вещи и ее относительная целостность характеризуют вещь как реальность. Иными словами, материальность и идеальность любой вещи — это две стороны одной реальности. Этим настоящий философский материализм отличается и от вульгарного материализма, и от идеализма.

Поскольку каждая вещь становится миром для всего, что в ней содержится, материальность ее частей проявляется, прежде всего, как их принадлежность целому этой вещи. Точно так же, рефлексия здесь указывает на воспроизводство единичной вещи, одной из сторон мира. Это означает, что материальность и идеальность — не абсолютные свойства вещей, они характеризует их место в иерархии других вещей. То, что на одном уровне этой иерархии материально, — на другом может стать идеальным, и наоборот. Разумеется, за всем этим стоит отношение к общему для всех вещей миру — и возникает иерархия материальности и идеальности как сторон иерархической реальности.