Мир в целом по отношению к всему, что в нем есть, выступает как материя, как рефлексия и как субстанция. Материальность означается в данном случае, что нет ничего "вне" единственного и единого мира, он содержит все — и становится всеобщим содержанием всего. Однако отношение чего угодно к миру в целом есть в таком случае лишь один из примеров отношения мира к самому себе — это и есть рефлексия, "возвратность". Фразы типа "все есть материя" и "все есть рефлексия" говорят о разных сторонах одного и того же. Остается только признать, что и само появление тех или иных способов бытования мира, каждое развертывание иерархии рефлексии, — дано миру не внешним образом, но как его собственная способность и внутренняя необходимость. Такое самодвижение и саморазвитие делает мир субстанцией.

Каждая вещь подобна миру в целом и представляет его другим вещам. Это значит, что вещи также могут играть роль материи, что они столь же рефлексивны, что возникают и развиваются они в соответствии со своей собственной определенностью. Однако, когда от сопоставления вещей с миром в целом мы переходим к сопоставлению единичных вещей, универсалии уровня всеобщности неизбежно видоизменяются. Так, если принадлежность всякой вещи (включая абстрактные идеи) единому миру выражается категорией "материальность" — отношение двух вещей, при котором одна из них в каком-то смысле становится частью другой как объемлющего целого, делает ее материалом этой "объемлющей" вещи. Мир в целом как материя — состоит из единичных вещей, материальных в силу принадлежности единому миру. Вещь, играющая роль мира по отношению к другим вещам (например, своим частям), оказывается материей в узком смысле, поскольку у нее есть вполне определенный материал. Это значит, что и сама эта вещь может стать материалом других вещей. Таким образом, на уровне единичных вещей материальность двойственна: вещь состоит из других вещей — и входит в состав чего-то другого. У мира в целом нет такого раздвоения, ибо нет никаких других миров; это еще одна грань единства мира.

Двойственная материальность единичных вещей — их внутреннее противоречие, заставляющее вещи по-разному вести себя при разных обстоятельствах. Понятно, что играть роль мира по отношению к другим вещам конечная вещь может лишь в каких-то пределах — пока она сохраняет свою целостность и определенность. Поскольку же эта определенность возможна лишь частично, вещь может (и должна) обнаруживать и другие стороны, выступать в ином качестве. При этом вполне может оказаться, что в одном отношении одна вещь служит материалом другой, а в другом — наоборот, включает ее в свой состав наряду с чем-то еще. Во времени то же противоречие развертывается в нечто вроде пресловутого парадокса курицы и яйца: одно первично по отношению к другому лишь частным образом, не абсолютно.

Интуитивно, мы понимаем слово "материал" как то, из чего вещь состоит; в частности, продукты человеческой деятельности из чего-то сделаны; с точки зрения производства, материал — это сырье для изготовления чего-нибудь полезного. Однако человек производит очень разные типы вещей — например, он порождает идеи как особые способы представления мира в любых его проявлениях. Тем не менее, поскольку идеи являются частью мира, они материальны; поскольку они отличны от представляемого ими мира, и у них есть свой материал — но, в отличие от материальных в узком смысле вещей, идеи материальны не непосредственно, они существуют как единичные вещи лишь в качестве особенностей какого-либо материального субстрата, характерных типов его организации. Наши идеи — всегда воплощаются в способах существования человеческого общества, в сложном переплетении производства и потребления; материальность человеческих идей связана, в итоге, с объективным существованием человеческой культуры. Однако непосредственно материал идеи вовсе не обязан принадлежать сфере материального производства: материалом для идей вполне могут становиться другие идеи.

Материальность идей выражается, в частности, и в том, что материальное производство во многом направляется и регулируется продуктами духовного производства, рефлексии в узком смысле. Другими словами, продукт сознательной деятельности есть, наряду со всем остальным, вещное представление каких-то идей, которые в этом плане ничем не отличаются от прочих материалов, образуя какой-то из уровней иерархии материала вообще. Но если идеи служат материалом какой-либо вещи наряду с материальными вещами, эта вещь может существовать только на субстрате образующих ее идей, только внутри определенной культуры. Как только изменения в культуре устраняют такой "идеальный" материал, вещь перестает существовать в своем прежнем качестве, она становится другой вещью, сохраняя свою "природную" составляющую.

Всякая вещь требует какого-то материала — однако одного только материала для существования вещей недостаточно. Как мир в целом отличен от единичных вещей, так и составная вещь качественно отлична от своих частей. Это отличие — не вещь, а способ соединения вещей, нечто не относящееся к материалу — и в этом смысле идеальное. Такую идеальность вещи, раскрывающую ее как целостность и (относительное) единство, обозначают категорией "форма". В конечном итоге форма вещи есть ее отношение к миру в целом, ее место среди других вещей.

Как и материал, форма присуща самой вещи, она не зависит от того, с чем и в какие отношения вступает вещь, а наоборот: то, как вещь "выглядит" для других вещей, определяется в первую очередь ее формой: вещь обнаруживает себя по-разному по отношению к разным вещам. Это можно проиллюстрировать известной байкой о трех слепых, пытающихся понять, что такое слон: тот, который пощупал хвост слона, сказал, что это что-то вроде жесткой метлы; другой пощупал ногу и сказал, что это шершавая колонна; третий пощупал хобот и сравнил слона со змеей. Нечто подобное было когда-то в физике: квантовые системы трактовали то как частицы, то как поля. Точно так же, нейрофизиологи до сих пор пытаются свести сознание человека к процессам в его мозгу, а молекулярная генетика выискивает истоки разумного (и неразумного) поведения в строении ДНК. Некоторые фантазируют по поводу никому неведомых (иногда: принципиально необнаружимых) физических взаимодействий, якобы ответственных за наше сознание. Разумеется, доля истины есть в каждой из этих теорий —но все эти частичные представления о "слоне" слишком поверхностны, чтобы ими всерьез руководствоваться в реальных делах.

Идеальность формы состоит в том, что она есть общее всех частичных проявлений вещи — и не существует сама по себе, без этих внешних проявлений. Но в человеческой деятельности (по отношению к субъекту) форма вещей не менее объективна, чем их материал, — она есть, поскольку есть сами вещи. Объективность идеального всегда была камнем преткновения для вульгарного материализма и одним из источников философского идеализма.

Не бывает форм вне материала: всякая форма есть форма чего-то, и уже это отношение к (хотя бы и ограниченно) общему предполагает материальную основу. Но никакой материал не бывает бесформенным, поскольку это тоже вещь — и может существовать независимо от того, что из нее потом сделают. С другой стороны, материал как таковой определен лишь по отношению к конкретной вещи, это именно ее материал. Например, кирпич (или кусок ткани) сам по себе — это просто вещь, со своими материалом и формой. Только когда мы используем кирпич в строительстве (а кусок ткани в изготовлении одежды), он становится материалом (например) стен и перегородок (а ткань — материалом костюма). Но такой же кирпич (и такую же ткань) можно использовать иначе — и это будет уже другой материал, поскольку новая форма использует другие его свойства, представляет в ином качестве.

И материал, и форма — стороны чего-то единичного. Особенное или всеобщее не имеют ни материала, ни формы, они воплощаются в единичных вещах многими способами: "материал вообще" существует лишь как всевозможные единичные материалы (и в своей идеальности он подобен форме), а "форма вообще" — как общее всех форм (и как материал наших представлений она вполне материальна).

Поскольку в человеческой деятельности разные вещи делаются из разного сырья, возникает представление о различных, единичных материалах как особых вещах, которые можно превратить во что угодно приданием соответствующей формы. Это представление обманчиво. Всякая вещь (объект) по-разному участвует в разных деятельностях — и видоизменяется как объект, оставаясь той же вещью. Возможные формы уже заложены в материале — и человек обрабатывает его в соответствии с его объективными свойствами. Как бы мы ни старались, мы не можем обмануть природу — и приходится изобретать новые материалы там, где возможности прежних нас уже не устраивают.

Точно так же, форма вообще развивается в иерархию единичных форм, которые в качестве единичностей становятся вещами, материалом других вещей. Однако такое вещное существование форм возможно лишь на уровне деятельности: неодушевленная природа и живые организмы лишь обеспечивают возможность порождения "второй природы", культуры, — в рамках которой только и возможны идеи, универсальные способы переноса форм. Вне разума вполне возможно подобие форм — но формы при этом остаются связанными с вещами, с их материалом. Разумный субъект, в дополнение к материальному производству, организует особый тип деятельности, направленный на закрепление форм в каком-то материальном субстрате, без того, чтобы непосредственно воплощать их в соответствующем материале. Таким субстратом становится, например, язык: из слов не построить дом — но форма дома дана в словах (или иных знаках) до его строительства. Разумеется, бытование идей не ограничивается языком: как правило, каждая идея представлена обширной областью культуры. Так, приемы художественного творчества, инфраструктура научных исследований, законы, моральные нормы, этнические особенности и стереотипы — все это возникает как способ фиксации идей. Здесь нет предпочтительных вариантов — человек осваивает все возможности, и в этом проявляется универсальность разума.

Философская категория (универсалия) "материал" есть прежде всего указание на предметность всякой деятельности: разум не хаотичен, он создает вещи согласно своим потребностям и намерениям, используя для этого то, что наиболее подходит для выполнения поставленной задачи в данных исторически-конкретных условиях. Категория "форма" говорит о строении субъекта деятельности, характеризует уровень его развития. Для человека всякая форма есть форма (способ) деятельности. Но в деятельности есть еще одна сторона — ее продукт, единство субъекта и объекта. Деятельность направлена на производство вполне определенных вещей — именно этим определяется круг допустимых материалов и подходящих форм.

Ни материал, ни форма не передают сами по себе специфики единичного (которую Аристотель называл "суть бытия вещи", а другие философы звали "самостью", "определенностью", "субстанцией"; здесь нет устоявшейся терминологии). Важно понять, как форма воплощается в материале, и как материал влияет на возможные формы. Понятно, что молоток из пенопласта — это нечто совсем иное, чем молоток из металла, хотя они могут быть одинаковой формы; сделать молоток, скажем, из солнечной плазмы было бы затруднительно (хотя, быть может, в принципе возможно). В дополнении к категориям "материал" и "форма" нам нужна еще одна категория, указание на то, почему вещь именно такова, на что она "способна", для чего она пригодна, каково ее "предназначение" в мире. Другими словами, мы спрашиваем о вещи: что в ней такого, чем она несет в себе, — каково ее содержание? То есть, материал и форму вещи мы понимаем как уровни ее содержания. Как собственная определенность вещи, содержание есть единство материала и формы; в качестве внешней определенности она превращается в ее качество.

Традиционно, философия не объединяла категории "материал", "форма" и "содержание" в одну категориальную схему, рассматривая по отдельности противоположности "материал — форма" (для любых вещей), либо "форма — содержание" (в основном, для продуктов деятельности — и прежде всего произведений искусства). Понимание содержания как единства материала и формы позволяет говорить о месте вещи в мире вообще — и в рамках целостности иного порядка, — а значит, наряду с объективностью строения, осознать объективность происхождения вещи и ее исторические судьбы.

Содержание вещи представляет, следовательно, и ее участие в человеческой деятельности — то, чем эта вещь служит для человека (субъекта). Как сторона продукта деятельности, содержание говорит, в частности, о его полезности, о целесообразности производственной деятельности. Однако значение категории "содержание" гораздо шире: вещь содержательна в рамках определенной культуры и до включения ее в конкретную деятельности; содержательность выступает здесь лишь как возможность. Тем более это так по отношению к идеям, продуктам рефлексии: например, говоря о содержании понятий, мы обычно имеем в виду содержание тех вещей, которые в них отражаются, — то есть круг деятельностей, в которых эти вещи могут участвовать. Так, мы знаем, что представление об электроне как частице не исчерпывает его понятия.

Для нас вещи интересны как возможные участники деятельности; но деятельность не сводится к простой переработке вещей. Философия позволяет нам выйти за пределы уже освоенного мира и говорить о содержании (единстве материала и формы) вещей самих по себе. И не только говорить, но и предвидеть возможность самых неожиданных находок, и требовать творческого подхода к собственной деятельности. Принцип единства мира указывает, что содержательность вещей в деятельности лишь продолжает их собственную содержательность — и мы обязаны учитывать природу вещей, вовлекая их в наши дела. С другой стороны, в силу универсальности человека как субъекта деятельности, любые стороны вещей должны так или иначе быть использованы, для чего-то полезны. Содержание всякой вообще вещи становится в конце концов содержанием деятельности, и природные вещи приобретают определенности совершенно иного рода, связанные с их местом в человеческой культуре и их ролью в ее развитии.