В обыденной жизни человек имеет дело с какими-то вещами, общается с другими людьми... Для него все это просто есть, как естественная предпосылка всякой деятельности. Первично, люди не отделяют себя от мира, и тем более не противопоставляют себя ему. Только обращая внимание на способы собственной деятельности люди обнаруживают, разнообразие мира — они вынуждены действовать по-разному в разных обстоятельствах, и вести себя по-разному с разными людьми. Само по себе это открытие никого не обескураживает, ибо всякое разнообразие существует внутри все того же целого, только по отношению к нему, как его разнообразие — особый аспект реальности наряду с другими ее сторонами. Но в некоторых общественных условиях оказывается, что не всем людям такое богатство окружающего мира одинаково доступно. То, что дозволено одним, — запрещено другим. Чего у одних в избытке — другие лишь изредка получают как подарок судьбы. В частности, не всем одинаково разрешено публично выражать свое отношение к миру — в какой угодно форме. В таком обществе отдельные стороны целого растаскивают по классовым, этническим, цеховым кельям; культура в целом расслаивается на многочисленные субкультуры. И может показаться, что это и есть подлинное устройство мира, судьба всякого бытия. Тем, кто присвоил себе значительную часть общественного богатства, выгодно убеждать других в справедливости и естественности общественного неравенства. Самый мелкий хозяйчик считает себя вправе препятствовать массовому распространению того, чем ему удалось завладеть, — будь то предметы потребления, орудия и условия труда — или, скажем, формы рефлексии. Идеи становятся такой же собственностью, как и вещи, — иной раз можно и перепутать...

В классовом обществе хозяева заинтересованы в том, чтобы раб знал свое место — и не задумывался ни о чем сверх того. Чем запутаннее картина мира — тем сложнее рабам объединиться ради чего-то главного, и любой протест утонет в спорах борцов за несущественные (хотя и немаловажные) частности. Пусть сражаются за права женщин или секс-меньшинств, за права мигрантов или домашних животных, за расовое и этническое равноправие, за право голоса или право на образование, за экологию, против цензуры, ради возможности есть что угодно или носить любую одежду... В любом деле есть своя философия — вот и хватит вам, философствуйте в узких пределах — а услужливые идеологи правящего класса убедительно докажут, что никакой другой философии вовсе нет... В конечном итоге следует вообще забыть о философии, растворить ее в "положительных" науках, чтобы вообще не хотелось сравнивать и делать выводы.

Но сама жизнь на каждом шагу заставляет людей стереотипов, принимать решения не только за себя, но и за других. В совместной деятельности каждому бросается в глаза: он часть. Но часть — чего? Чуть только задумаешься — конца не будет. Нашли какое-то целое — а оно, оказывается, участвует в чем-то большем; это большее, в свою очередь не само по себе, а для чего-то другого. И так без конца? Но эта бесконечность — еще одна целостность, и как с ней быть? Так возникает представление о мире в целом, о совокупности и взаимозависимости всего, что есть, было и будет, или даже только может почудиться. Можно ограничиться в повседневной работе своим маленьким мирком — но само его существование уже предполагает единую основу, из которой вырастают подобные единичные миры.

Идея мира в целом неотделима от идеи единства. Можно вообразить себе рой никак не связанных между собой миров, и всерьез полагать, что мир в целом устроен именно так. Однако такие фантомы оказываются связанными, как минимум, в мышлении человека — о них можно думать вместе, и это уже делает их составными частями большого, единого мира. Можно предположить, что есть какие-то миры, о которых мы не имеем ни малейшего понятия и никогда не узнаем о них. Но даже такие миры — уже принадлежат мышлению (а значит, и деятельности) человека, и тем самым вливаются в идею мира вообще, наряду с тем, с чем мы заведомо способны познакомиться. Неведомое и "потустороннее" — не где-нибудь, а здесь, в нашем мире и в нас, немыслимое все-таки мыслимо — хотя бы как немыслимое... Разумеется, разум не сводится к мышлению — но все то же самое относится и к чувствам, и к стремлениям. Все вместе — они раскрывают идею мира в целом во всей ее многогранности.

Чтобы осознать целостность и единство мира, нужна определенная мировоззренческая позиция. Человек должен жить судьбами мира, не просто быть его частью, а еще и принимать на себя ответственность за все, что с миром должно произойти. Ему надо обустроить мир, сделать его разумнее, — и для этого приходится присматриваться, познавать, пробовать, расширять круг своих представлений и стремиться к новым открытиям.

Есть и другой подход: пусть все идет себе, как получится. Давайте откажемся от желаний, не будем ничего требовать: наш идеал — истребить в себе и чувство, и мысль. На любой вопрос один ответ: "А мне какое дело?"

Ни у кого не получится последовательно исповедовать подобную философию — ведь это означало бы, в конечном счете, и отказ от жизни. Как правило, философы-агностики и философские идеалисты отрицают познаваемость лишь отдельных сторон мира, делают множество оговорок — но сами отнюдь не отказываются от земных благ, при всем демонстративном безразличии. Таким "философам" перепадает отнюдь не худшая доля общественного богатства — им неплохо платят те, кому выгодно внушать людям смирение, отказ от желаний, покорность судьбе, безропотное подчинение "избранным", пустое бытие в предписанных свыше социальных рамках. Как только возникает вопрос: "почему?" — человека уже нельзя беспрепятственно использовать в чужих интересах, нельзя лишить его всеобщности. Мудреца можно подчинить силой, можно его уничтожить, — но покорить нельзя. Вот и стараются господа всех мастей всячески подавить в людях стремление к мудрости, запугать их сложностью мира, убедить в его неприступности. Стать равным миру? — это очень трудно! — куда проще не лезть лишний раз на рожон, чувствовать себя не частью мира, а частью стада: бездумная работа, тупой угар развлечений, погоня за навязанными извне химерами: "соответствовать", "выглядеть не хуже", "быть как все", "не отстать от моды"...

Но человек — не рабочий скот, не пошлый потребитель. Он не может не выходить за рамки существующего ради того, что должно прийти ему на смену. В этом предназначение разума. Каждая мысль, каждое действие — соединяет одно с другим, приводит различное к единству. Когда мы обнаруживаем, что каждое такое единство есть выражение одного и того же, и шаг на пути к этому всеобщему единству, начинается философия.

Основной вопрос философии — это вопрос о единстве мира. Различные направления философии, различные философские школы и единичные философские системы — раскрывают отдельные стороны основного вопроса философии. По сути дела, всякое философствование сводит воедино независимые на первый взгляд области человеческой деятельности. Это ни коим образом не означает, что единство мира устанавливается только в философии; напротив, любая человеческая деятельность, поскольку она является разумной, объективно порождает какие-то связи, соединяет разъединенное — собственно, это мы и называем разумом. Однако виды устанавливаемых связей и способы их установления различны в разных деятельностях, и на разных уровнях духовной деятельности, рефлексии. Так, например, для искусства характерна единичность, уникальность связей; в науке связи приобретают регулярность и закономерность; основное в философии —всеобщность всякой связи вещей, идей или самих форм их единства.

Другая сторона основного вопроса философии — отношение человека к миру и мира к человеку. Стоит представить себе безусловное различие, противопоставленность человека и мира, невозможность превращения одного в другое, — ни о каком единстве речи быть не может. Единичные философии дорастают до философии как таковой лишь там, где они всеобщим образом трактуют взаимосвязи человека с миром и, следовательно, решительно исключают непостижимость и недостижимость. Человек может все — и в этом его человеческая суть.

Конечно же, абстрактное признание единства мира никого не убедит — и никому не нужно. Надо еще и показать, как из этого единства рождается бесконечное разнообразие, и как, за счет чего единичности опять "склеиваются" в тот же самый — но уже немножко другой мир. В субъективном плане, предстоит выяснить, как и через что является себя единство каждой из своих частей — и что в единичном субъекте есть от субъекта вообще. Наконец (и, может быть, самое важное) — человеку надо найти всеобщие ориентиры, осознать собственные стремления и научиться разумно ими управлять. Наша задача — создавать миры и требовать нового единства, в котором проступали бы наши черты.