Категориальные схемы

Если категории — основа философии, то соединение категорий в категориальные схемы — основа всякого философствования. Категории объективны, философ не изобретает, не конструирует их, а усматривает в действительности культуры. И дальше начинается работа по освоению нового — тут-то и приходится заняться установлением взаимосвязей, восстановлением целостности соответствующего круга проблем.

Как и категории, схемы представляют собой особое, философское выражение для тех действительно всеобщих связей, которые возникают в живой человеческой деятельности. Если на практике одно все время цепляется за другое, порождая устойчивое культурное образование, возникновение такой связи не случайно, оно продиктовано всеобщими законами развития мира — а значит, категориальное отражение деятельности невозможно без отражения связи категорий.

Соединение категорий в категориальной схеме носит не менее общий, универсальный характер, чем сами категории; в конце концов, сам способ связи выражает нечто всеобщее в деятельности и может быть представлен категорией. Такая категория "следующего уровня", как и любая другая, проходит все стадии развития и разрешения скрытых в ней противоречий — однако в контексте категориальной схемы основное противоречие категории-связи определено ее ролью посредника, ее положением между другими категориями и принципиальным отличием от них.

Всеобщность философской рефлексии требует, чтобы внешние функции связи вытекали из ее внутреннего строения и превращались в него. В простейшем случае, когда речь идет о соединении двух категорий категориальной "стрелкой", в связи выделяются две стороны, соответствующие ее "началу" и "концу"; внешнее противопоставление категорий становится внутренним противоречием связи. Развитие этого противоречия приводит к обособлению разных сторон связи в особые категориальные образования (категории и схемы), каждое из которых представляет нечто всеобщее и может "отделиться" от схемы, дать начало другому направлению рефлексии. Но общность происхождения не исчезает: все вместе эти обособленные стороны связи показывают ее во всем ее многообразии — они принадлежат связи, а сама связь становится выражением их единства. Противоречие снимается.

Логика рассуждений может выглядеть запутанной — однако на деле тут обычная житейская история: в совместном труде неизбежно сталкиваются интересы разных сторон — и стремление учесть их все вместе выглядит как внутреннее противоречие человека-субъекта; в психологическом плане — это всегда борьба мотивов, переживание... В конце концов человек принимает ответственное решение — и отводит всем подобающие их общественной роли места: какие-то интересы считаются более важными, определяют направление движения; другие считаются вредной помехой, и с ними приходится бороться; все остальное влияет на линию поведения, выдвигая на первый план те или иные практические формы, меняя окраску основного противоречия и обеспечивая насыщенный фон для его развертывания. Поскольку же общество людей — лишь один из уровней материального мира, а его движение — часть движения вообще, в любых общественных (и, стало быть, субъективных, личностных и т. д.) явлениях отражены и представлены всеобщие черты единого мира. В философии мы выделяем именно эту, категориальную сторону, — и наша повседневная жизнь превращается в категориальные схемы.

Понятно, что никакой классификацией нельзя охватить все богатство возможных схем: их столько же, сколько у нас практических задач, сколько сплетается разных жизней в многообразии культур. Даже если ограничиться лишь небольшим числом категорий, не прослеживая тонких моментов их взаимосвязи и не развертывая связи в новые категории, — даже тогда приходится иметь дело с огромным полем возможностей, учитывая внутреннюю сложность каждой категории и наличие многочисленных вариантов их соединения в схемы. Поскольку же построение такой "усеченной" философии изначально ограничивает возможности роста внутренней целостности, объединение направляется внешним образом, с точки зрения общей идеи. Случайный характер такого соединения, идейная пестрота, — источник бесчисленных (но одинаково "фундаментальных") "философских систем"...

По-настоящему целостная философия должна быть бесконечной, опираться на все категории вообще; любое конечное построение дает лишь одну сторону этой всеобщности. Какую именно? Исторически определенную. Сравнивая труды различных философов, приходится говорить не столько об их философиях, сколько об условиях жизни, политических взглядах и классовых позициях, о характере образования и личных склонностях, о влиянии других людей... Такая "побочная" информация позволяет составить представление об индивидуальности объединяющего принципа. Случается, что на протяжении жизни человек переходит от одного принципа к другому — и, сам того не замечая, начинает философствовать иначе, хотя, вроде бы, и слова те же, и выбор категорий, и основные приемы... Но философия уже не та — и со стороны это хорошо заметно.

Категориальные схемы, так же, как и категории, существуют по отдельности лишь на аналитической ступени своего развития. В конце концов, их приходится объединять, подводить под категории. Живая мысль не может оставаться хаотичным набором схем. Очевидно, как и в любой деятельности, категории схем выражают собой нечто всеобщее, всюду в мире присутствующее и способное проявляться различными способами. Одно из таких проявлений — общественные позиции людей, точнее — возможные подходы к выделению и осознанию этих позиций.

В каждом принципиальном решении, в каждом акте сознательного выбора соединяются различные уровни категорий и категориальных схем. Это и "онтологические" категории, говорящие о мире "как он есть", и "логические" категории, указывающие на имеющиеся "правила мышления" (или, скорее, правила действия) и отраженную в них "логику бытия"; это и "философия познания" (гносеология), где мы обращаем внимание на то, каким образом "онтология" превращается в "логику". Если вспомнить, что в философии, помимо логического, есть еще и эстетический и этический аспекты, — приходится размышлять и о красоте, и о совершенстве, об убежденности и последовательности, о прогрессе, — наконец, просто о человечности. Надо почувствовать, понять и осмыслить, как все это участвует в жизни и деятельности, — дополняет друг друга и влияет одно на другое. Поскольку же разумное всегда в процессе становления, мы вынуждены сравнивать то, "что должно быть", — и то, "что получается". Соответственно, требуются категориальные схемы, объединяющие мириады единичных идей в одно целое.

Работа не для одного человека, не для отдельных философских школ, и не для нескольких поколений. Работает жизнь — и вовлекает в дело отдельных людей, классы, нации, культуры... Мы осознаем не все и не сразу. Но это и не нужно — поскольку за каждой категорией, за каждой категориальной схемой — все то же грандиозное целое, которое лишь проявляет себя через исторические единичности. Философия в целом — бесконечна; философы лишь отмечают отдельные ключевые моменты, этапы развития. Продукт философствования как особой деятельности — это не целостное учение, а, скорее, краткий конспект. Однако такое несовершенство может сложиться лишь на основе скрытой целостности, которая субъективно обнаруживает себя в стремлении к последовательности и единству философских систем.

В обществе, где отдельные стороны бытия, разные проявления человеческого в человеке, противопоставлены друг другу (отчуждены друг от друга), мыслящие существа (как бы ни сбивались они в стаи или стада) остро чувствуют разобщенность и одиночество. В частности —мышление зачастую оторвано от жизни, поскольку люди, способные выразить идею, далеко не всегда способны ее практически воплотить. Проблеск целостности — синкретически-цельные натуры, пытающиеся не только думать, но и делать, — не только мечтать, но и жить. Трудна их роль в предыстории человека разумного — они представляют в настоящем отдаленное будущее человечества, когда единство внешнего и внутреннего станет привычным состоянием и предпосылкой деятельности каждого из людей.