Схематически, философскую эстетику можно охарактеризовать как сторону (уровень, область, часть...) философии, представляющую человеческую деятельность как искусство. Даже это краткое пояснение позволяет делать далеко идущие выводы.

Прежде всего, мы говорим именно о философии, а не о каких-либо научных дисциплинах (в том числе прикладных) с тем же названием, и не о стилевых различиях в искусстве. Философская эстетика — одна из сторон поиска единства мира (и единства деятельности), в его особом, эстетическом плане. Единство не в частных деталях, его нельзя вместить в рамки какой-либо одной концепции — оно требует всех вообще возможных концептуализаций. Какие-то элементы эстетики доступны для изучения как особые свойства вещей (продуктов деятельности); такие иерархические структуры — часть наших знаний о мире и о себе. Однако об эстетике такое знание говорит лишь в той мере, в которой оно интерпретируется с определенных идейных позиций, — становится способом выражения эстетических принципов. Одни и те же свойства вещей по-разному трактуются в разных культурах, и могут служить основой какой угодно эстетики. Никакая наука (хотя бы и с приставкой "мета-") не может дать целостное видение деятельности и ее идейных истоков.

Далее, мы признаем, что предмет философской эстетики — вне философии, что эстетика как таковая — особый уровень рефлексии, требующий разумного сочетания всех аналитических представлений (художественных образов, научных понятий, философских категорий). Такая рефлексия называется синтетической; ее "единицы" — идеи, единство отражения, выражения и побуждения. На этом синтетическом уровне внутренние различения и внешние противопоставления возникают лишь условно, преходящим образом — с точки зрения нижележащих уровней иерархии, при аналитическом подходе. Поэтому для философской эстетики важно не столько выделение собственно эстетических категорий и категориальных схем, сколько осознание единства эстетики, логики, этики — универсальность эстетических принципов. Другими словами, общий принцип становится эстетическим (логическим, этическим) лишь в контексте определенной деятельности, когда именно эта сторона идеи выходит на первый план, становится вершиной иерархии.

В эстетике мы сопоставляем деятельность с искусством — и это решительно разводит философскую эстетику с философией искусства. Особенности художественной рефлексии интересуют нас в эстетике лишь поскольку они оказывают влияние на принятие эстетических решений, придают им ту или иную окраску. Эстетика намного шире искусства; искусство не сводится к эстетике и лишь отчасти (и не всегда) руководствуется эстетическими принципами. Богатая история искусства полезна для выработки эстетической позиции лишь косвенным образом, поскольку примеры чужих достижений и ошибок приводят нас к каким-то критериям достижения или ошибочности, к индивидуальной шкале эстетических оценок, которую мы и закладываем в основание суждений и действий.

С другой стороны, эстетика обнаруживает художественность во всяком творчестве — и продукт всякой деятельности может быть при некоторых условиях воспринят как произведение искусства. Благодаря этому буржуазное "конкретное" или "алеаторное" искусство достигает иногда высот подлинной художественности. Происходит это за счет переосмысления, культурной ассимиляции намеренно бессмысленного продукта — когда нечто изначально противное искусству превращается в эстетический принцип и воплощается в безóбразных творениях как всеобщее.

Философская эстетика, подобно другим философским темам, возможна лишь в тесном переплетении со всей вообще философской проблематикой. В философии не бывает обособленных разделов — она все о единстве, и не может не быть единой. Каждая эстетическая категория выражает онтологические принципы, представляет особый срез гносеологии, наполнена культурологическим содержанием. И, конечно же, эстетика постоянно сходится с логикой и этикой как противоположными (и дополнительными) сторонами синтетической рефлексии. Эстетические, логические и этические категории — разные выражения одного и того же, они одинаково универсальны. И деятельность, и искусство взяты в эстетике с этой всеобщей стороны, различие их относительно. Так, "искусство" означает здесь не одну только область практики, связанную с порождением особых вещей, произведений искусства, — не только художественное творчество как род занятий, — напротив, искусство есть необходимая сторона любой деятельности, любого человеческого труда. В такой постановке вопроса нет проблемы "внедрения" эстетики в быт, эстетизации человеческой жизни: искусство — лишь одна из сторон жизни, а эстетика исторически конкретного общества показывает, насколько совершенно человеческое бытие, насколько быт пропитан художественностью, рефлексией. Материалистический подход в эстетике — это признание, с одной стороны, эстетического начала в любой деятельности, а с другой — объективности искусства как одного из уровней деятельности; в конце концов, сама деятельность есть один из уровней рефлексии вообще, способ приведения мира к единству.

Точно так же, отпадает вопрос о наличии эстетического в природе: как сторона деятельности, искусство и эстетическое природны в той мере, в которой объективна деятельность, и поскольку она вовлекает природу в процесс воспроизводства культуры. Только субъект может эстетически подходит к природе; но субъект действует не произвольно, а в соответствии с объективной направленностью развития — и потому не все и не всегда может быть эстетически осмысленно. Всякая вещь несет в себе возможность некоторой эстетики — но лишь в определенных условиях возможность становится действительностью.

Как и всякая философия, философская эстетика существует в виде категорий, категориальных схем и эстетических принципов, которые вырабатываются в процессе развития культуры, первично осознаются в галерее художественных образов, постепенно становятся абстрактными понятиями, и лишь как синтез многих частных абстракций вливаются в философию. Для единичного человека, это развитие зачастую предстает зеркально отраженным: кажется, что сначала есть всеобщие идеи, что мы осознаем их и реализуем в художественной практике. Подобные представления отражают реальность присвоения культуры человеком. Действительно, неразвитое сознание еще не умеет отличить продукты от объектов, культуру от природы — и в результате объективное и субъективное оказываются противопоставленными, несоединимыми. Либо человек принимает эстетические принципы и явления искусства как нечто внешнее, общественно данное, — либо он воображает себя высшим творческим началом, игнорируя общественную необходимость. И то, и другое приводит к потере всеобщности, частичности — и, следовательно, обедняет как искусство, так и эстетическую сторону творчества вообще.

В отличие от науки и философии, с их развитым понятийным или категориальным аппаратом, искусство синкретично: у него нет особых средств материализации идей, оно использует для этого продукты других деятельностей, которые лишь в контексте художественной культуры становятся произведениями искусства. Это приводит к тому, что эстетическая рефлексия, как правило, не отделяется от практики, так эстетические идеи кажутся непосредственно присутствующими в продуктах деятельности (в частности, художественной), и восприятие искусства выглядит столь же непосредственным, интуитивно доступным неподготовленному человеку. Однако примитивная оценка по типу "нравится — не нравится" недостаточна для того, чтобы восприятие могло считаться эстетическим. Когда обыватель пускает слезу по ходу телесериала, это отнюдь не всегда связано с эстетическим воздействием. Вот если художественный продукт (картина, музыка, литература...) заставляет внимательнее присмотреться к прекрасному и возвышенному в обыденной жизни, бережнее относиться к нему, — эффект искусства налицо. Подлинное искусство не обязано вызывать бурные чувства, и тем более проявления чувств; оно возбуждает устойчивые переживания, влияющие на все стороны жизни человека, делающие их предметом эстетической рефлексии.

Эстетика представляет деятельность как искусство — однако систематическое проведение эстетических принципов часто приводит к разрушению художественности, к перерождению эстетики в логику, искусства в науку. Разумность творчества и состоит в том, чтобы его различные грани не мешали друг другу, не боролись за первенство, а уступали место другим, — подчеркивали не свою значительность, а их достоинства.

Как и всякий философский продукт, иерархия эстетических категорий отражает строение деятельности на данном историческом этапе, в современную эпоху. Всеобщее, универсальное — скрыто от непосредственного восприятия, оно выявляется исторически, по мере развертывания форм искусства и форм деятельности в каждой конкретной культуре. Для субъекта время течет вспять: кажется, будто искусство рождает эстетические принципы, и потом люди стремятся "облагородить" обыденную жизнь, позаимствовать, привнести в нее элементы художественного творчества. На деле же искусство лишь явно выражает то, что уже найдено в повседневной деятельности, стало типичным для нее.

Тем не менее, универсальное строение деятельности, — единство объекта, субъекта и продукта, — может стать исходным пунктом развертывания иерархии эстетики, поскольку конкретно-исторические формы творчества выносятся за рамки философствования. С этой точки зрения, мы различаем объективную, субъективную и прагматическую эстетику как три необходимых стороны (уровня) эстетического вообще. Поскольку искусство основано на эстетических принципах, те же уровни задают и категориальный каркас для философии искусства.

Объективная эстетика представляет идеи как самостоятельные сущности (и в этом плане она предельно субъективна). Мы говорим о красоте, совершенстве, гармонии и т. д. как если бы они были присущи продуктам деятельности сами по себе, направляли бы деятельность как априорный принцип. Это наиболее абстрактный, эмпирический уровень эстетики, где мы готовим материал для последующей конкретизации.

Субъективная эстетика показывает, как эстетические категории становятся способностями и склонностями субъекта, его личными качествами: художественное чутье, дар, артистичность и т. д. Здесь речь идет также о различии уровней субъекта — и его эстетики.

Наконец, обращаясь к продукту творчества, мы интересуемся его образностью, единством материала, формы и содержания, характером воплощения художественной идеи.

Эстетика в целом относится не к субъекту, объекту или продукту деятельности по отдельности — но к целостной деятельности, к единству объекта и субъекта. Это значит, что любая эстетическая категория имеет свое особенное значение, в отношении к объекту, к субъекту или продукту — и требуется раскрыть все эти стороны для каждой категории или категориальной схемы. Различие объективного и субъективного на уровне синтетической рефлексии весьма условно, выделение любых уровней говорит не о строении эстетики как таковой, а о тематических предпочтениях данной конкретной философии. Одна иерархическая структура заставляет искать другие — разнообразие требует выяснить, в чем, собственно, состоит различие, чтобы снять его в целостности более высокого уровня, привести к единству.

Единство идеи напрямую связано с единством деятельности. Идея всегда и идея "чего-то" (суждение о чем-то), и субъективное отношение, и побуждение к деятельности. В каждой идее вся философия целиком. Так, например, категория "красота" одинаково относится и к умению видеть мир в его синкретической всеобщности, и к эстетической оценке, и к направленности действия. Точно так же, гармония — и то, что усматривает в предмете субъект, и собственное бытие предмета в деятельности, и указание на то, какова должна быть деятельность, рождающая гармонию.

В обыденном, бытовом словоупотреблении все это представляется очевидным, разумеется само собой. Действительно, "искусство" — это прежде всего "искусность", "умение что-то делать" — и только потом особая деятельность по производству "художественного продукта". Слова "красота", "возвышенность", "своеобразие" и т. п. относятся к чему угодно: к вещи, к человеку, к поступкам людей... Но за этими оценками не просто констатация, не факт или гипотеза, — за ними всегда побуждение к действию, направленность на предмет. Прекрасное — требует приобщения к прекрасному; безобразие — отталкивает; возвышенное — очищает и просветляет; трагическое — вызывает глубокое переживание... Эстетика — один из способов организации человеческой деятельности, путь к воссозданию в ней единства мира. Поэтому она так легко и естественно становится философией.