Рефлексия, универсальное отношение мира к самому себе, обладает внутренней иерархичностью, которая есть просто другая сторона (и отражение) иерархии материи. Разумеется, всякую иерархию можно развернуть очень разными способами; наше философствование исходит из насущных проблем общества, "обслуживает" деятельность, и важно в каждом случае подобрать подходящие именно для этой задачи категории. В онтологическом плане, когда мы пытаемся представить себе мир сам по себе, нас интересует вопрос о месте и роли разума: выдвигая эту тему на вершину иерархии, мы должны сопоставить разум с другими (неразумными) формами (уровнями) рефлексии — тем самым определится наше предназначение во Вселенной.

С древности известна и другая дилемма: живое — неживое. Интуитивно чувствуется, что вопрос о сущности жизни как-то связан с вопросом о разумности — но как? Были (и до сих пор предпринимаются) попытки отождествить разум с жизнью; точно так же, пытались приписать жизнь всему на свете. Однако это, скорее, попытка уйти от ответа, отказ от решения проблем; в конечном итоге такой уход от ответственности за судьбы мира уничтожает в человеке разум. Нельзя безоговорочно доверять собственной интуиции — однако в данном случае весь опыт человечества ведет к одному: не все вещи — живые существа, и не все живое — разумно. Принимая, что каждая единичность есть один из путей воспроизводства мира в целом, мы ищем различия прежде всего в способах воспроизводства. Так выстраивается иерархия наиболее фундаментальных типов рефлексии: существование, жизнь, деятельность.

Существование — наиболее общая ("элементарная") форма рефлексии, присущая любой части мира и миру целиком, неотделимая от самих вещей и явлений. Это ее синкретический уровень — в том смысле, что рефлексия и материя здесь — одно и то же. Однако и внутри этого синкретизма есть свои различия, поскольку всякий уровень иерархии может быть развернут в новую иерархическую структуру — и так до бесконечности. В плане существования, материя и рефлексия — стороны чего-то единичного, будь то отдельная вещь, или мир в целом. Единичное остается единичным, воспроизводится в рефлексии. Разные уровни существования не противопоставлены друг другу внешним образом — они все вместе и есть существование. Только по отношению к другим вещам выделяется нечто главное, вершина иерархии.

Существование — единство бытия, движения и развития. Говоря, что нечто существует, мы имеем в виду, что оно есть, что оно как-то движется и развивается. Категория бытия характеризует тождество вещи с собой, ее неизменность, одинаковость. Тут, собственно, еще нет воспроизводства как такового — его возможность лишь предполагается; выражаясь языком классической философии, это воспроизводство "в себе". Движение — уровень простого воспроизводства, когда нечто остается внутренне неизменным, меняя лишь свое положение в мире. Если в своем бытии вещь соотносится с миром в целом — в движении она взята с внешней стороны, по отношению к другим вещам: движение всегда относительно. Следует отличать бытие (уровень существования) от покоя (особого состояния движения). Вещь есть безотносительно к другим вещам — а покой по отношению к одной вещи оказывается движением по отношению к другой. Когда движение начинает влиять на строение вещи — мы переходим на уровень развития, расширенного воспроизводства. В развитии вещь все равно остается той же самой — но приобретает новые качества (внутренние и внешние определенности). Но прежние свойства никуда не исчезают — и тогда приходится говорить об иерархичности бытия вещи и ее движения: этапы развития становятся уровнями иерархии.

Следующий, аналитический уровень рефлексии предполагает противопоставление материи и рефлексии внешним образом, как принципиально разных вещей. Такая рефлексия, внешняя для материи, называется жизнью. Вещь может существовать, но не быть живой. С другой стороны, жизнь не есть свойство отдельной вещи — это, скорее, совокупное существование многих вещей, интеграция их в организм (единичный — живое существо; особенный — экосистема, популяция; всеобщий — биосфера). Как и в любом существовании, в жизни присутствуют и бытие, и движение, и развитие. Однако здесь они приобретают особый оттенок, поскольку описывают не единичность, а особенное в вещах, их место в организме того или иного уровня. И всякое воспроизводство в живом есть воспроизводство и вещей, и их органической связи — материальной и идеальной составляющих. Две эти стороны обычно называются телом и душой; на уровне жизни они относительно самостоятельны, но, конечно, не существуют одна без другой. Тело без души — это уже нечто неживое; точно так же душа без тела — нечто невозможное в жизни; только на уровне деятельности и мышления одно дается абстрагировать от другого. Поскольку же тело и душа — противоположности, внешне противостоящие друг другу, их воспроизводство невозможно на одном уровне иерархии; одно живое существо нежизнеспособно, и лишь в среде других живых существ оно становится живым, живет. Особи нет вне вида, вида нет вне рода, и т. д. Живое в целом представляет собой особую часть мира, подчиняющуюся, с одной стороны, общим законам неживой природы — а с другой, особым закономерностям одушевленной материи.

Единство тела и души в живом существе — очень важный момент для понимания способов развития в мире живого (рост единичной особи, эволюция вида, ...). Поскольку душа не "содержится" в теле, а, скорее, наоборот: "витает" вне него, во внешних связях, во включенности в организм более высокого уровня, — напрасны поиски чисто внутренних, телесных механизмов развития. В частности, индивидуальное развитие не бывает "генетически запрограммированным": хотя генетический код живого существа связан с его видовой принадлежностью, он никоим образом не определяет, каким это конкретное существо будет в жизни, какие особенности поведения будут присущи ему в отличие от других живых существ того же вида (и точно так же, развитие вида не определяется родовыми признаками). Сколь угодно детальное знание строения и физиологии отдельных органов и тканей, их взаимодействия внутри организма, не дает ключей к пониманию индивидуальной жизни, поведения живого существа. Несводимость к физиологии, механике или химизму отдельных органов — принципиальный момент. Научное исследование — или, скажем, художественное осмысление живого — требует равно внимательного отношения и к телу, и к душе, то есть, к самому живому существу — к его среде, его поведению в различных обстоятельствах, в той мере, в которой они касаются не лично его, а вида, которому оно принадлежит.

На уровне существования всякая вещь есть вместе и действующее, и подвергающееся воздействию — деятельное и претерпевающее, активное и пассивное, — причем обе эти стороны слиты в едином акте взаимодействия. Напротив, на уровне жизни наблюдается отчетливое различение активного и пассивного поведения; эти две стороны не обязательно одновременны, принадлежат различным уровням иерархии. Однако в каждом живом существе пассивная сторона его поведения первична по отношению к активной, и внешние воздействия определяют возможные реакции; эта жесткая (хотя и не обязательно однозначная) зависимость называется рефлексом. Такая внутренняя, "встроенная" (физиологическая) связь есть отражение внешней включенности в организм более высокого уровня, принадлежности своему виду и роду. Живое существо подчинено жесткой необходимости, определяющей течение самой его жизни. И в этом еще одно его отличие от неживого, где формы движения изначально связаны с внешними, случайными обстоятельствами, не имеющими отношения к вещи как таковой, к ее сущности. Напротив, необходимость в поведении живого выглядит как потребность, инстинкт, внутреннее побуждение, заставляющее искать подходящие внешние условия для осуществления родовой сущности живого существа. Подобная направленность — одна из основных черт души; некоторые даже (поверхностно) полагают, что душа полностью сводится к совокупности влечений. Конечно, это не так, ибо активность не существует без пассивности, чувствительности, восприимчивости. Однако именно влечения наиболее ярко обнаруживают одушевленность, проявляют ее вовне.

Высший, синтетический уровень рефлексии — деятельность. На уровне существования мир воспроизводит себя случайным образом; на уровне жизни воспроизводство есть необходимость; в деятельности на первый план выступает произвольность, свобода. Это значит, что в деятельности важно не само по себе изменение в иерархии мира, ее воспроизводство как таковое, — но то, насколько это воспроизводство уже содержится в ней, до начала реальной деятельности. Рефлексия здесь не просто возвращение мира к самому себе, как такому же или равному себе; мир заново порождает себя как реализацию некоторого "замысла", как материализацию, воплощение "идеи". Именно в таком вечном превращении "субъективного" в "объективное", в труде, — основа синтеза, единства материи и рефлексии, когда их различие снимается за счет воспроизводимого снова и снова их взаимного превращения.

Понятно, что всякое обращение иерархии рефлексии целиком представлено в повседневной жизни и деятельности людей. Так, например, в познании любая (объективная или субъективная) связь вещей (например, генетическая или причинная) на синкретическом уровне выглядит чем-то единичным, случайным ("событие" и его "наблюдение"). Впоследствии выявляется совокупность обстоятельств, потребовавших именно такого изменения, именно такой связи вещей. Событие становится необходимым, поскольку оно включено в некоторое "органическое целое", подчинено ему — это уже не просто наблюдение, а твердо установленный факт. Лишь потом осознается всеобщий характер этой частной зависимости, ее предопределенность всем ходом событий, связь с "простейшими", фундаментальными, универсальными закономерностями природы; событие становится не просто необходимым — а предрешенным, направленным к некоторой "цели". Можно сказать, что существование — направлено в прошлое, жизнь — всегда сейчас, а деятельность — смотрит в будущее. Три уровня: случайность, необходимость, свобода — присущи и всей истории человечества, определяя ее направление, от прошлого к будущему. Человек является собственно человеком, субъектом деятельности, лишь поскольку он свободен; если же он низводится до вещи — ему не поняться выше существования, а если он подчинен другому субъекту (будь то отдельный человек, сословие или класс) — остается только пустая, лишенная созидательной деятельности жизнь, прозябание.

Как и в любой иерархии, высшие уровни включают в себя (снимают) все, что имеется на предшествующих стадиях развития; жизнь поэтому предполагает существование, а деятельность невозможна вне жизни. Субъект — это, ближайшим образом, живое существо, однако особое, не укладывающееся в рамки живого вообще. Поэтому для субъекта нет места в биологической иерархии живого, его нельзя отнести ни к какому роду, семейству, классу... Можно сколько угодно классифицировать останки биологических предшественников человека: гоминины, гоминиды, Homo sapiens и т. д. В такой систематике — человека как такового просто нет; теряется как раз то, что отличает его от любого живого существа: способность к деятельности, субъектность, универсальность, свобода... Формальные признаки биологической систематики для человека — нечто второстепенное, несущественное, исчезающее в процессе окультуривания. Даже такие, казалось бы, важнейшие черты как строение мозга и руки для современного человека не столь критичны: руки заменяются протезами или манипуляторами, мозг дополняется интеллектуальными машинами. Именно слабость, невыраженность каких угодно биологических (адаптивных) признаков, именно универсальная неприспособленность — главное в человеке как живом существе. Разумеется, пока человек существует в условиях Земли (и ее биосферы), относительно постоянных и требующих определенных приспособлений, устройство его биологического тела относительно стабильно, и возникает иллюзия, будто человек вполне сложился как биологический вид, будто возможно отнести его к тому или иному раз и навсегда фиксированному разряду биологической типологии. Однако на самом деле, стоит каким-то человекообразным существам сложиться в вид — они перестают быть собственно людьми, утрачивают главную и определяющую черту разумного существа — свободу, универсальность. Нынешний облик человека — его временное пристанище, какой бы страшной ни показалась подобная перспектива многим и многим из людей, привыкших к своей телесной оболочке. Человек изменяет мир вокруг себя настолько, что требуются и новые телесные возможности, и совершенно иной склад души. В конце концов, человечество начнет осваивать не только ближний, но и дальний космос — и здесь необходимо должен будет стать более разнообразным биологический тип человека, набор его телесных форм. Более того, если потребуется жить в условиях, резко меняющихся на протяжении жизни отдельного человека, — тогда человек должен будет научиться изменять себя достаточно быстро, выбирать нужный биологический тип и придавать себе соответствующий облик. Каким образом это будет сделано — пока трудно предсказать. Но развитие в этом направлении необходимо, и оно так или иначе произойдет.

Уровень деятельности соединяет жизнь и существование не только в субъекте; объект, поскольку он противопоставлен субъекту и определен как объект только через него, — тоже приобретает особое положение, позволяющее наделять его чертами как живого, так и неживого — и далее, их синтеза, деятельного существа. Иначе говоря, на уровне деятельности объект столь же деятелен, как и субъект, — это две стороны одного и того же, продукта деятельности. Воспроизводство здесь предстает единством двух циклов, объектного и субъектного; объект воспроизводит себя в цикле

... → объект → субъект → объект' → ... ;

субъект воспроизводится в цикле

... → субъект → объект → субъект' → ... ,

представляющем собственно деятельность (в узком смысле слова) как производство субъектом некоторого продукта — и его последующее потребление другим субъектом, что в итоге объединяет потребителя с производителем (независимо от того, будут они представлены одним биологическим существом или нет) в общественное целое, субъект более высокого уровня. Как и в случае существования вообще, оба цикла деятельности представляют собой единство простого и расширенного воспроизводства. С другой стороны, в них воспроизводится и нечто подобное характерному для уровня жизни единству тела и души — единство плоти и духа. Материальное в объекте или субъекте — их плоть, которая вовсе не сводится к биологическим телам и содержит в снятом виде уровни как живого, так и неживого, существующего и органического. Идеальная сторона объекта или субъекта, дух, — это именно то, что отличает рефлексию как деятельность от ее низших уровней. Дух — всеобщность рефлексии, ее универсальное содержание. В отличие от внешнего отношения души к телу, дух не просто соединяет плоть с другой плотью в нечто целое — он, скорее, "пропитывает" плоть, превращает ее в целостность. Если душа проявляет себя прежде всего во внешней активности, в подвижности, — дух, напротив, представляет собой некоторое внутреннее беспокойство, нечто, происходящее не в окружающей среде — а в самом субъекте или объекте. Такая внутренняя активность отличается и всего, с чем мы можем встретиться на уровне существования: она представляет не только (и не столько) саму себя, а весь мир, в его наиболее общих чертах. Собственно говоря, только делая мир внутренним для себя, человек-субъект становится равен этому миру, снимая свою противопоставленность объекту. Яркий пример — мысль о мире: для мысли нет никаких преград, она легко осваивает бесконечное и вечное, вместе с конечным и ограниченным. В мысли — мир един; однако это еще не полное единство, ибо требуется также воплотить мысль, сделать ее объектом — и тем самым передать в общее владение всем людям. Только всеобщее делает мир действительно единым — и человечество существует как целостность лишь поскольку люди не разделены барьерами собственности и клановыми границами. Другая сторона этого единства — соответствие единичного духа всеобщему, освоение каждым человеком всего духовного богатства и возможность внести в него свой вклад — свобода. Это означает, что единичный человек думает уже не о чем угодно, не как заблагорассудится, — но всеобщим образом, как представитель духа вообще, как субъект. "Для себя" и "для людей" здесь не противопоставлены, они совпадают, поскольку сделать нечто для себя как человека — и означает сделать нечто общее, для всех.

Основное в деятельности — противоположность и единство плоти и духа. Однако это вовсе не означает, что тело и душа здесь уже не играют никакой роли. Напротив, субъект — это всегда живое существо, и потому обладает и душой, и телом. Однако душа и тело никоим образом не совпадают с его плотью и духом. Плоть — гораздо шире органического тела субъекта: она включает также его "неорганическое тело" — все вещи, которые субъект использует для расширения возможностей своего восприятия и своего воздействия на мир. Соответственно, дух пронизывает и органическое, и неорганическое тело субъекта; он не "находится" ни в каком определенном месте, и не привязан только лишь к поведению тела среди других тел, — дух связывает единичность субъекта с его всеобщностью универсальным образом, затрагивая любые стороны мира, и деятельности. Иными словами, на уровне существования — единичное сопоставлено с единичным; на уровне жизни единичное сопоставляется с общим, однако это лишь внешнее сопоставление — противопоставление (особенность); наконец, на уровне разума (деятельности) единичное связано с самим собой как всеобщим.

Душа отдельного человека — это душа живого существа, связывающая его с другими людьми как представителями того же рода, необходимым образом. Однако, как тело человека испытывает влияние его деятельности и преобразуется в ней, — так и душа его сильно отличается от животной души. Прежде всего — универсальностью рефлексии: если животное отражает главным образом свою среду, свой вид, свою жизнь — человек отражает весь мир, и любое человеческое движение души касается не только самого человека, его близких или даже человечества вообще, — оно касается мира в целом, представляя особым образом некоторую всеобщую связь вещей.

Другая особенность человеческой души — ее действительность. Если у животного различные стороны души слиты воедино, не отделены одна от другой, — у человека любая из сторон души, любой из ее уровней может в соответствующих условиях обособиться, принадлежа как бы другому живому существу; так человек объединяет в себе все живое, лишь иногда уподобляясь то одному, то другому.

Дух — это печать всеобщности; в объекте всеобщность объектна, в субъекте — субъектна. С одной стороны — воспроизводство материальности мира, с другой — воспроизведение идеальности, рефлексии. Важно, что дух — только в деятельности, а не в объекте или субъекте по отдельности. Поэтому человек обнаруживает дух прежде всего в другом, в отличном от себя; свою собственную духовность он постигает лишь по мере того как учится смотреть на себя со стороны, отождествлять себя с другими, с любым человеком, любой вещью. Живое существо живет своей собственной жизнью; человек умеет жить жизнями других. Единственно возможный способ что-либо узнать — частично уподобиться ему. Полное уподобление, слияние с предметом на уровне деятельности, конечно, невозможно (и не нужно); речь идет лишь о единстве, об отражении или освоении внешнего мира через его преобразование — в частности, во внутреннее движение субъекта. Объективное и субъективное, внутреннее и внешнее обязательно различаются — но только как различные стороны одного и того же.

Развитие мира в целом — это и развитие вообще, на уровне существования, — и органическое развитие, необходимое превращение единичного в особенное и наоборот, — и деятельное развитие, творчество. Всякая деятельность так или иначе связана с творчеством, поскольку она целесообразно изменяет мир, окультуривает его. Однако и здесь возможны разные уровни: синкретический, аналитический и синтетический. В обыденной жизни творчество неотделимо от всех остальных моментов деятельности, представляя собой лишь один из них, нечто относительно случайное, попутное. На аналитическом уровне — творчество обособляется в самостоятельную деятельность, а иногда и в особый род занятий (рефлексия как деятельность). В определенных экономических и общественных условиях различие объектного и субъектного воспроизводства, материальной и духовной деятельности, перерастает в их противопоставление, отчуждение — и вместо единства воспроизводится противоположность. Наконец, на уровне синтеза, материальная и духовная деятельность снова объединены в целостности, называемой трудом. В труде плоть и дух деятельности едины: без материальной основы труд становится пустым времяпровождением, игрой, забавой; без духовности, творчества, — это лишь работа, отупляющая и убивающая человеческое в человеке, делающая его животным, или всего лишь вещным орудием в чьих-то руках. Так или иначе, все три уровня сосуществуют в каждом человеке, в любом его действии; это снятие истории общества, ее этапов, которые в каждую эпоху, на каждом уровне культуры, снова и снова воспроизводят ту же последовательность, постепенно вовлекая в деятельную рефлексию все более широкий круг вещей.