Могут ли идеи кому-то принадлежать? Единственно разумный ответ: "Конечно же, нет!" Идеи не приходят к людям из ниоткуда — они возникают как коллективный эффект, результат многочисленных актов общения с другими. Неважно, как тот или иной человек сформулировал идею — она все равно может существовать лишь благодаря свободному перемещению от одного сознания к другому, многообразию проявлений в индивидуальной деятельности.

Когда кто-то что-то создает, можно быть уверенным, что при этом использован — напрямую или косвенно — труд множества других людей. Всякое действие культурно опосредовано, оно обильно черпает из сокровищницы форм, умений, склонностей и стремлений. Судиться с кем-либо за использование чужой идеи было бы столь же абсурдно, как подавать в суд на кого-то за разговор на иностранном языке!

Что же так разочаровывает и раздражает в том, что один "крадет" идею у другого? Почему это считается аморальным и неприемлемым? Источник такого отношения — в природе капитализма, который все превращает в стоимости, абстрагируясь от реального содержания. В результате любой продукт становится лишь представителем определенной суммы денег, а не тем, чем он на самом деле должен быть. Когда автор книги возмущается по поводу публикации того же самого другим (или другими), его не заботит распространение выраженных в ней идей или полученных результатов — речь идет исключительно о том, как делить барыши. Материальная выгода становится основным мотивом всякой деятельности, и обмен идеями деградирует до товарного обмена.

При капитализме принцип распределения общественного богатства — по сути своей абстрактен, и все зависит от количества уже накопленной собственности, а не от вклада собственника в экономический и культурный прогресс. Например, если два человека пришли к одной и той же идее, у того, кто богаче, всегда больше возможностей для ее реализации, тогда как бедняк вынужден отставать, растрачивая время и силы на тупое выживание, вместо творческих исканий. Первый может и не знать о достижениях второго, не задумываясь о том, что его привилегированное положение — общественный дар. Зажиточные люди не склонны упоминать тех, кто создал их благосостояние, и у тем более делиться с ними. Пусть кто-то имеет связи с издателями и пользуется этим, чтобы опубликовать то, что другой только собирается публиковать, — что это меняет? Они оба обязаны своим существованием всему остальному человечеству, явно или скрыто используя недооплаченный труд миллионов других людей, для которых оба "автора" — в одинаковой мере "воры", безотносительно к тому, как они "грабят" друг друга.

Понятие авторского права рождается вместе с капитализмом — более разумно организованное общество никогда не будет интересоваться происхождением чего-либо. Если вы что-то делаете — делайте это без оглядки на возможные выгоды. Если кто-то намерен воспроизвести результаты других людей (вероятно, даже не зная о них) — полученный в итоге рост общественного богатства пойдет на благо всему обществу, повышая доступность продуктов производства. С другой стороны, отбрасывание заботы о приоритетах приведет к улучшению самих продуктов, устраняя искусственные ограничения и балласт обязательных ссылок.

Жизнь в грабительском обществе заставляет людей подчиняться его воровским законам и в свою очередь грабить других; иначе есть риск лишиться средств к существованию и потерять возможность продолжать свое дело. Здесь всегда компромисс со своей совестью, и разные люди по-разному проводят грань. Единственно приемлемое оправдание — когда чьи-то действия способствуют выходу человечества из дикого состояния. Но это не делает личный выбор легче, ибо трудно сказать заранее, какие поступки (или какие стороны поступка) отвечают этому объективному критерию, а какие нет. Тут серьезная психологическая проблема.

Можно было бы возразить, что в любых экономических условиях простая порядочность не позволяет людям красть чужие идеи и лгать. Возможно. Однако весь смысл лжи в том, что она выгодна. А значит, идея порядочности и честности применима по преимуществу к тем, кто уже достиг определенного общественного положения; в этих условиях воровство могло бы трактоваться как своего рода извращение. В реальной жизни требование порядочности зачастую становится оружием против чужаков. Так, соискатель ученой степени обязан упомянуть в диссертации своего научного руководителя и его коллег, даже если те не смыслят равным счетом ничего в предмете исследования; иначе путь наверх закрыт.

Воровство и ложь могут исчезнуть лишь тогда, когда для них не станет социальных и экономических оснований. Но в таком обществе никому и голову не придет увязывать суть дела с историческими экскурсами. Всякое упоминание чужих достижений может тогда быть лишь частью обзора, выражение личного уважения или просто оборотом речи.

Если идея по-настоящему нова — проблема не в том, чтобы опубликовать ее первым, а в том, чтобы вообще решиться на публикацию. Когда некто с положением достаточно храбр, чтобы рискнуть своей репутацией и поставить свою подпись под словами тех, у кого нет другого способа продвигать радикальную мысль, — такой плагиат можно только уважать и всячески приветствовать. Идея, которая требует решительного изменения самого способа мышления, почти не имеет шансов сразу привлечь к себе внимание. Обычно она лишь постепенно проникает в умы, всплывая в очень разных контекстах у разных людей из разных стран — либо независимо, либо как отдаленное эхо прямых и опосредованных контактов. Идеи передаются от одного человека к другом на бессознательном уровне, через поле общественных склонностей и предпочтений. Появление сходных идей у разных людей — хороший знак, свидетельство как истинности самой идеи, так и повышении восприимчивости общества к новому.