Начиная разговор о воспроизводстве разума, мы сразу же выдвигаем два несамоочевидных принципа: во-первых, есть разум — и он чем-то существенно отличен от всего остального; во-вторых, разум регулярно воспроизводит себя — и нам предстоит осознать необходимость этого воспроизводства и выяснить, чем оно отличается от воспроизводства всего остального. Причастность человечества разуму обыкновенно подразумевается — но здесь это не умолчание, и не постулат, а постановка проблемы: в какой мере современное человечество отвечает идее разумности, как оно доросло до нынешнего состояние и каковы перспективы дальнейшего развития? В зависимости от результатов будем решать, как способствовать повышению уровня разумности.

Исторически, представление о разумности — и о месте разума в движении мира — складывается далеко не сразу; судя по бытующему повсеместно обыкновению включать человека в мир животных — четкого сознания качественного отличия человеческого поведения от природных процессов, его принципиальной несводимости к физике или биологии, у большинства до сих пор нет. Интуитивно что-то такое чувствуется — но нетвердые убеждения легко подавить хитрой казуистикой и переписать картину в интересах господствующего класса: разум подменить обыкновенной сообразительностью, интеллектом, — а общение разумных существ свести к рыночной борьбе за существование. Поэтому придется начать с азов — развести уровни живого и неживого, разумного и неразумного.

Прежде всего признаем, что человек и все, что его окружает, — лишь часть единого мира, и никаких других миров нет. Придумайте что угодно, вообразите себе нечто за пределами, — и оно самим фактом возможности это вообразить включено в ваш мир как одна из его сторон. Самое общее и очень абстрактное представление о мире связано с его единственностью: есть источник и основа всего, и ни о чем нельзя осмысленно говорить, не имея в виду этого всеобщего целого, на фоне которого только и возможно что-либо наблюдать, из чего можно что-то строить. В философии такое видение мира представлено категорией материя. Разумеется, вопрос не о названии; важна суть дела. Кто-то заявляет, что в начале всего бог, или абсолютный дух, или персона говорящего... Но если мы имеем в виду единое происхождение всех вещей (включая нас самих) из того, что от этих вещей не зависит и вовсе к ним не сводится, — оно оказывается их материей, безотносительно к номенклатуре.

Однако единства не бывает без различий. Мир один — но не аморфной массой, не пустотой, — а бесконечностью вещей и связей между вещами. Каждая из этих частей (или сторон) мира рождается, проходит присущий только ей путь развития, — и умирает, растворяется в других вещах и явлениях. Мир целиком также возможно трактовать как некую "всеобщую" вещь, которая то представляется множеством единичностей — то снимает эту множественность, чтобы тут же развернуть (воспроизвести) себя другим способом. Такое разнообразие проявлений одного и того же называется иерархичностью. В каждом акте воспроизводства мир выступает как вселенная по отношению ко всему, чем он представлен в данном конкретном обращении его иерархии, — и мы живем в какой-то из таких вселенных, и подчиняемся ее законам, и видим ее лишь изнутри. Что не исключает существования иных иерархических структур, о которых мы можем догадываться, исходя из нашего понимания единства мира, предполагая, что между любыми его ветвями (сторонами) всегда есть нечто общее.

Заметим, что единственность мира означает, что как-то относиться он может только к самому себе, и превращается только в себя. Ссылается на это обстоятельство специальная философская категория: рефлексия. Буквальный перевод: возвратность, возвращение к себе. Для отдельных частей мира — рефлексия выглядит как взаимодействие разных вещей, переход одного в другое. Однако в пределах своего цикла развития, от возникновения до исчезновения, все взаимодействия вещи с другими не меняют ее — и она воспроизводит себя, подобно миру в целом. Другими словами, движение мира в целом отражается в каждой из его частей, все стороны целого так или иначе представлены в единичных вещах. Поскольку же единичные вещи отличны от мира в целом, черты целого проявляются в отдельных частях мира лишь частично, как возможность внутреннего движения и взаимодействия с другими вещами. Так, если разум — необходимая сторона мира в целом, в каждом конкретном воплощении он представлен совокупностью вещей и порядком из взаимодействия, одной из частных форм, — и приходится говорить лишь о степени разумности.

Мир в целом — единство уникальности и множественности: он и то, что воспроизводится, — и акт воспроизводства. Однако сопоставляя материю и рефлексию как разные стороны мира, мы обязаны вернуться к целостному видению, в рамках которого и материя, и рефлексия, — стороны одного и того же. Мир как соединение противоположностей обозначают философской категорией субстанция (то, что есть само по себе и преобразует само себя). Соответственно, поскольку каждая единичная вещь подобна миру в целом — мы можем говорить о трех сторонах ее целостности: материальность, идеальность и реальность. Когда вещь соотносится с собой — это ее внутренняя определенность: материал, форма и содержание. Но вещь в мире не одна, и может соотноситься с другими вещами; в этом случае те же ее стороны определяют ее внешним образом, как сущность, явление и действительность.

Всеобщие атрибуты мира философия представляет категориями — которые не сводятся ни к (научным) понятиям, ни к (художественным) образам. Категории объединяются в категориальные схемы — и только так приобретают конкретность, определенность; в других отношениях та же категория приобретает иной смысл. Мы хотим выяснить, каково место разума в целостности мира — и как всеобщая рефлексия ведет к воспроизводству разума. Для этого предстоит вписать разум в какие-то категориальные схемы. Разумеется, возможны различные картины; здесь мы остановимся на одной из возможных — чтобы выстроить контекст для последующих обсуждений. Это не исключает других решений — и только в единстве всех подходов наше представление о разуме становится подлинно разумным.

Воспроизводство единственности мира — это по сути своей простое воспроизводство: что было, то и останется. Такая неизменность лежит в основе всего остального — и называется существованием. Любая философия начинается с того, что существует; иначе и говорить не о чем. Даже если мы не слишком ясно представляем себе, о чем речь, — важен сам факт существования, а уже исходя их этого можно искать большей определенности. Когда мир развернут в иерархию вещей, столь же иерархично и его существование, и существование каждой вещи как полномочного представителя мира в целом. Традиционно, в философии существование видится как бытие, движение и развитие. То, что существует, движется и развивается, обозначают словом вещь. Разумеется, вещи бывают очень разные — и далеко не всегда это нечто осязаемое: глубинные свойства и отношения вещей также могут вести себя как вещи: существенно только, что они есть, что они движутся (меняются) и развиваются (образуют иерархию вещей).

Следующий уровень воспроизводства — воспроизводство богатства форм существования. В простейшем случае, вещь существует как она есть, и способ ее существования определяется характером выделения вещи из остального мира. Из таких вещей складываются другие вещи, которые воспроизводят не только свои составные части, но и способ их соединения в составе целого, взаимодействие и взаимовлияние. Такая составная вещь существует лишь поскольку сохраняется это внутреннее движение — а следовательно, и возможность восстановления того, что утрачено, за счет окружающей среды, и выделение несвойственных целому компонент в окружающую среду. Этот обмен с внешним миром называется метаболизмом, участвующая в нем сложная единичность выступает как организм, а ее внутреннее единство мы называем словом жизнь. То есть, наряду с простым, неорганическим существованием, — и на его основе, — появляются качественно иные вещи, живые существа, принципиально несводимые к неживому. Всякий единичный организм, характеризуется как особым соединением вещей (тело), так и типичным именно для этого живого существа способом их движения (душа). Заметим, что и тело, и душа не только существуют, но и движутся, и развиваются. Телесные изменения отражаются в душе, душевные движения способны вызывать перестройку тела. Для жизни важно присутствие и того, и другого: не бывает живого тела или живой души самих по себе. Разрушение тела или прекращение метаболизма приводит в распаду органичности, к смерти. Важно, что идея смерти имеет смысл только в отношении живых существ: о смерти того, что не ведет себя как организм, можно говорить лишь метафорически.

Мир в целом воспроизводит себя во всем разнообразии движений —как неживое и как жизнь. Поэтому возникновение и развитие особых организмов при каждом развертывании иерархии мира необходимо и неизбежно. Какими бы ни были неорганические предпосылки — жизнь примет возможные в этих условиях формы. Такая адаптация происходит и на уровне отдельных видов, и в каждом единичном организме.

Жизнь возникает на основе неживого — и организмы построены из вещей, которые могут существовать и сами по себе, безотносительно к метаболизму. Однако в составе организма все его части необходимым образом зависят друг от друга, и способ их бытия и движения отличается от того, чем они представлялись бы в неживой природе. Собственно, это отличие мы и воспринимаем как жизнь. Со стороны может показаться, будто живое существо (как абстрактное противопоставление души телу) регулирует неорганические процессы, связывает одно с другим особым образом, выстраивает метаболистические цепочки, — а поверх этого возникают закономерные связи разных организмов друг с другом.

Есть и другие способы воздействия жизни на неорганический мир. Например, живое массово переходит в неживое — и возникают пласты осадочных пород, залежи угля, месторождения нефти и газа... С другой стороны, продукты жизнедеятельности организмов постепенно меняют их неорганическую среду: например, фотосинтез насыщает атмосферу кислородом; организмы способны связывать и расщеплять химические вещества (выступая своего рода катализаторами); живые существа способны в некоторых случаях влиять на тепло- и массообмен в среде; разложение организмов повышает концентрацию низкомолекулярных соединений определенного типа — и так далее. Однако такие переходы не носят характера универсальной связи, они лишь развертываются как возможные способы органического бытия, движения и развития, — при том, что возникновение тех или иных организмов остается игрой случая и в этом сохраняет неорганический характер: живое не отделяет себя от неживого, и наоборот.

Противоположность и единство всевозможных форм существования и жизни устанавливается лишь на уровне деятельности — активного преобразования мира разумным существом (субъектом деятельности). Включенные в деятельность части мира (вещи и отношения вещей) составляют ее объект; в результате деятельности возникает другой способ организации мира — ее продукт, который впоследствии может стать объектом иной деятельности.

Принципиальное отличие деятельности от метаболизма — ее универсальность. Любые вещи могут быть включены в деятельность — и за счет этого оказаться связанными, даже если их собственное движение не дает для такой связи никаких оснований. Расположение звезд на небе никак не связывает их между собой — но мы умеем рисовать контуры созвездий, да еще и менять движение корабля, в зависимости от расположения далеких звезд, которые физически неспособны столь радикально на него повлиять. Кулинарный рецепт объединяет никак не связанные меж собой животные ткани, растения и минералы; вне человеческой деятельности такая связь невозможна. Сами разумные существа — не исключение: они умеют соединяться друг с другом особыми, общественными связями — которых нет в мире живого и неживого.

В силу универсальности разума, по отношению к субъекту весь мир становится совокупностью объектов — природой. Точно так же, вся совокупность произведенных в деятельности продуктов предстает вторичной, искусственной природой — культурой. Однако и субъект — часть мира, одна из его сторон. Мир в целом, помимо существования и жизни, воспроизводит себя в деятельности, превращается из природы в культуру. И становится всеобщим субъектом, который в философии обозначен категорией дух.

Это означает, что всякая часть мира может быть взята в отношении к деятельности — и в ней тогда соединены природная, духовная и культурная составляющие. В частности, продукт деятельности — это прежде всего (природная) вещь, — но также и совокупность освоенных способов обращения с этой вещью и ее восприятия (особая организация субъекта), — и место вещи в культуре (ее история). Соответственно, говоря о воспроизводстве носителя разума, субъекта (единичного или коллективного духа), мы предполагаем прежде всего воспроизводство его телесности, материальных условий участия в деятельности (плоть); другая сторона того же самого — способность и стремление осваивать и преобразовывать мир универсальным образом, включая работу над собой (духовность); наконец, важны этапы развития субъекта, сложившиеся формы его участия в совместной деятельности, его историческая необходимость (культурность).

Разумеется, стороны целого не существуют сами по себе, вне их отношения к целому. Было бы неправильно противопоставлять в человеке плоть и дух — и говорить об их воспроизводстве по отдельности, самих по себе. Мы видим целостную деятельность — по отношению к которой человек проявляет себя по-разному. По мере развития деятельности на передний план выступают те или иные качества; это называется обращением иерархии. Но преобладание одного не устраняет другого — оно лишь прячется в глубине, и обязательно проявится при подходящих обстоятельствах. Поэтому, выделяя в каждом контексте главное, мы так или иначе привлекаем все остальное; в разных отношениях одну и ту же деятельность можно показать с разных сторон, как воспроизводство каких-то из ее компонент. В частности, философский текст можно разбить на главы и разделы — но такое деление достаточно условно, поскольку ни один из этих фрагментов не ограничен узкой темой, и каждый можно считать творческим пересказом остальных.

Существование, жизнь, деятельность — три уровня воспроизводства мира в целом, несводимые друг другу и одинаково необходимые. Строение каждого из этих уровней воспроизводится в каждом из возможных обращений иерархии, в виде определенных иерархических структур. Но каждый уровень так или иначе представлен в остальных. Разумная деятельность включает все уровни существования, требует участия живых существ, — но вместе с тем меняет условия протекания природных процессов и смещает биологическое равновесие; без такого активного воздействия (окультуривания природы) — нет разума.

Взаимная представленность уровней воспроизводства мира связана с подвижностью границ, перетеканием одного в другое и смещением фокуса. Можно говорить о качественном различии неживых вещей, живых организмов и разумных существ. Но это различие никогда не становится четким размежеванием, всегда есть переходные формы. Каким образом каждая конкретная вещь соотносится с уровнями существования, жизни или деятельности — вопрос непростой, и на него нет однозначного ответа: все зависит от того, для чего мы об этом спрашиваем. Поэтому оценивать разумность человеческих поступков мы будем различно, в зависимости от конкретно-исторической ситуации, от главных направлений общественного развития и наличных возможностей. Зачатки разумности можно найти в чем угодно — однако далеко не всегда мы удовлетворимся одними лишь зачаточными формами. Нет ценностей самих по себе, вне истории.

Уровни субъекта — это одновременно и этапы его развития. Всякая деятельность есть единство объекта, субъекта и продукта — но прежде всего деятельность в целом предстает для субъекта особым объектом, наряду с природными явлениями и в отличие от них. Способность воспринимать собственную деятельность как объект называется сознанием. Даже такая, низшая форма духа выделяет человека из животного мира. Животное не замечает того, что оно делает, — человеческая деятельность изначально рефлексивна. Когда людей вынуждают чем-то заниматься заведенным порядком (работать) — деятельность вырождается в чисто животное поведение, и людям все равно, что и как произойдет: они лишь реагируют на внешние раздражители (хотя бы и очень сложным, социально опосредованным образом). Деградация воспроизводства до уровня метаболизма — типичная черта классовой экономики. Здесь субъективные корни эмпирионатурализма: типичное выдают за единственно возможное, вырождение подставляют на место духовности.

Сознание синкретически противопоставляет деятельность природе, не сознавая характера различий. Всего лишь ощущение причастности. Следующий этап (уровень) — осознание общественного характера деятельности — взаимозависимости и взаимозаменяемости различных участников. Важно не просто участие в производстве, а способ этого участия. Строение субъекта деятельности как соединение усилий разных людей отражается во внутренней организации духа, и на первый план выходит не отношение к природе (объекту деятельности), а место в коллективе — и тем самым осознание себя как субъекта; такую духовность мы называем самосознанием.

Исторически, самосознание развивается далеко не сразу. Для этого нужно, чтобы деятельность достигла определенной зрелости, стала достаточно массовой, чтобы обнаружить устойчивость распределения ролей; с другой стороны, включение людей в деятельность выделяется в особую, организационно-управленческую деятельность — с позиций которой одна социальная роль отличается от другой. В сознании субъекта управление предстает надстройкой над деятельностью, ее высшим уровнем, — и самосознание выстраивается по отношению к этой иерархической структуре. В частности, в классовом обществе не все роли оказываются одинаково возможными: рядовые участники не могут перейти в разряд управленцев, а управленцы вовсе не стремятся работать руками... Поэтому самосознание исходно проявляется как сознание принадлежности общественной группе: трудовой ячейке, сословию, классу. Только внутри господствующего класса развиваются зачатки индивидуального самосознания — хотя в полной мере преодолеть классовую ограниченность невозможно без устранения классового деления как такового. Идея свободы рождается там, где можно попробовать ее на вкус, — но привносится в самосознание других слоев общества в силу единства процесса производства культуры в целом.

С ростом иерархичности способа производства противоположность объекта и субъекта воспроизводится на разных уровнях культуры; соответственно, различение сознания и самосознания становится относительным, зависящим от деятельности: осознание чего-либо вдруг оказывается актом самосознания, а рост самосознания приводит к осознанию новых сторон действительности. Тем не менее, поскольку в условиях классовой экономики формы участия отдельных членов общества в общественном производстве существенно ограниченны, сознание и самосознание остаются различными уровнями духа и даже иногда вступают в противоречие, приводят к внутренним конфликтам. Только там, где оказывается возможным сознательно переходить от одной общественной организации к другой, гибко перераспределять производственные роли и культурные позиции, возникает единство сознания и самосознания как особый уровень духа — это и есть разум.

Разумная деятельность — уже не просто факт общественного бытия, не только раскрытие духовности, — это прежде всего продукт, целенаправленное преобразование соотношения объекта и субъекта, с последующим культурным освоением, построение нового мира вместе с новым отношением к миру. Разум планомерно воспроизводит сознание и самосознание как общекультурные явления, как единство носителей разума в объективно необходимой и субъективно нужной деятельности. Разумно в культуре лишь то, что способствует ее развитию, позволяет каждому осваивать любые стороны действительности, и превращает в действительность субъективную предрасположенность каждого. Разум не отделяет личного от общественного, соединяет все уровни духа — и воспроизводит их и в развертывании индивидуальности, и в истории отдельных сообществ, и на уровне человеческой истории в целом.

Поскольку части и целое — это разные уровни иерархии, не всякое свойство частей воспроизводится в том, что их объединяет. Например, идея причинности характеризует особую связь вещей — и поэтому она неприложима к миру в целом. Точно так же, триада уровней духа:

сознание → самосознание → разум

не имеет смысла для всеобщего духа, мира в целом, поскольку он не противостоит ни какой-то иной природе, ни кому-то другому духу. Гармонично развитый субъект, в котором все эти уровни одинаково важны и хорошо сбалансированы, на отношении собственной целостности снимает их различие — и тем самым становится подобен миру в целом. На это и должна быть направлена постановка образования и воспитания в собственно человеческом, разумном обществе.

Цивилизация, история противостояния классов, — этап на пути к становлению подлинной разумности. Каким образом зарождается разум в том, что обнаруживает лишь зачаточные формы духа? Главным образом, не как действительность, а как возможность. Сознание, самосознание и разум — три грани одного и того же; на первой стадии, в истории доклассового общества, на вершину иерархии выходит развитие сознания, выделение человека из мира животных. Но это уже намечает направление дальнейшего роста — и переход к цивилизации означает обращение иерархии, когда главной задачей становится развитие самосознания. Отличие цивилизации от первобытности во многом напоминает противоположность живого и неживого: то, что у древнейших людей возникало в разных формах как историческая случайность, цивилизация превращает в систему, в необходимую форму бытия — однако классовое общество замыкается в этой необходимости, становится органическим единством, противостоящим первобытной стихии, — и одно несовместимо с другим. Однако на этой базе уже возможно развитие универсальных опосредований, элементов разума. Переход от классовой организации к постцивилизации выдвинет на вершину иерархии собственно разумность, полный контроль над собственным сознанием и самосознанием; различие жизни и неживого при этом оказывается несущественным и снимается в деятельности. Разумеется, мы можем лишь готовить этот переворот — но не факт, что в земных условиях он неизбежно произойдет.

Деятельность в целом, как исторический процесс (воспроизводство культуры), — единство материального и духовного производства. Одно зависит от другого, разделить эти стороны можно только в абстракции. Важно помнить, что идеальное — неотделимо от материи, и не может развиваться само по себе, вне конкретно-исторических форм. Однако такая "первичность" материи не допускает сведения идеального к его носителю — и нельзя "вывести" целое из свойств образующих его вещей. Законов физики мало для химии; биохимии недостаточно для физиологии; неживое и живое не объясняют строения деятельности. Наоборот, высшие уровни иерархии влияют на низшие, и приходится вводить поправки в теорию, описывать внешние условия протекания процессов в их собственных терминах.

Говоря о воспроизводстве разума, логично исходить из духовного производства, привлекая материальное производство и культурно-исторические процессы лишь в качестве необходимого фундамента. Разумеется, законы экономики прямо определяют уровень разумности человеческого поведения. Но было бы неразумно предпосылать, скажем, философии любви изложение теории общественно-экономических и культурно-исторических формаций. Тем более, что сколько-нибудь полной экономической теории пока не существует. Разные разделы философии вполне могут развертываться параллельно, в разных контекстах. Это не делает такие (неизбежно частичные) описания внутренне ущербными поскольку мы не забываем о снятой сложности и намеренно суживаем (но не ограничиваем) круг тем.

В плане воспроизводства плоти субъекта, центральный момент — преодоление традиционного биологизаторства, сведения материального носителя разума к единичному органическому телу, и ограничению формирования субъекта одним лишь деторождением. Другая сторона того же самого — абсолютизация биологической и воспитательной роли семьи, которая парадоксальным образом перерастает в апологетику буржуазного права, никакого отношения к биологии не имеющего. Интересно разобраться, что именно воспроизводит общество на самом деле для поддержания зачатков разумности — и каковы перспективы на будущее.

В развитии духовности — интересен ее универсальный механизм, любовь. Освобожденная от вульгарно-физиологических толкований, любовь предстает во всем богатстве культурно-исторических форм. Эта иерархия по-разному развертывается в разные эпохи — но в каждой из них любовь, по сути, тождественна разумности: это ее ядро, критерий человечности.

Наконец, ядро расширенного воспроизводства культурных форм человеческого труда — преемственность и направления развития. И то, и другое воплощается в организации общественного воспитания и образования, во взаимодействии поколений и уровней субъекта. Здесь надо старый вопрос о соотношении материальной поддержки и любви решать с точки зрения разумности того и другого, направленности в будущее и культурной универсальности.

Обо всем этом человечество задумывалось не одну тысячу лет; мудрецы каждой эпохи привносили в традицию свое видение проблемы, открывали в ней новые грани. Однако лишь сейчас, на высшей ступени цивилизации, в условиях развитого капитализма, появляется надежда снять однобокость эмпиризма и абстрактного теоретизирования, отойти от узкой конъюнктурности и мистических догм, — и поставить задачу замены воспроизводства убогой животности воспроизводством разума, на всех уровнях и во всех проявлениях. Что автоматически означает устранение эксплуатации человека человеком, разделения труда и формального противопоставления одних форм субъектности другим, —то есть, гибель цивилизации. Да, господствующая идеология отнюдь не приветствует подобное освобождение духа. В буржуазной пропаганде уровни воспроизводства субъекта намеренно перемешаны, свалены в одну эклектическую кучу — чтобы разобраться было труднее. С одной стороны, экономический строй не дает заметить различие — поскольку все сводится к чистому количеству, к деньгам. Но есть и сознательная дезинформация, промывание мозгов. Только отделяя разумное от неразумного, собирая воедино разрозненные примеры человеческой универсальности, можно показать, как господство рыночной стихии и животной борьбы за существование превратится в невозможность никаких господств и всеобъемлющее торжество любви.